Повесть дохронных лет - Владимир Иванович Партолин
— Во-во! У Покрышкина иллюстрация самая показательная и выразительная, с него и начнём, — убеждал её Батый.
— Покрышкин? Это кто? — Маргарите Астафьевне не в новинку то, что в школе учеников и учителей называют по прозвищам, но ещё не все их помнила.
— Франц Курт. Уже достоин кунсткамеры Петра Великого.
Что за фигня, к чему это он о кунсткамере? Там есть бегемоты заспиртованные? — повернулся я к Салавату.
— Франц?.. Он бегемота вылепил… Очень интересное животное, и рассказ послушать о нём полезно тем более, что тему об этом млекопитающем вы пропустили.
Выбрал! Олух, обругал я себя. Носорога надо было слепить. Или медведя. Рассказал бы про вчерашний случай в Быково или сказку «Три медведя».
— Кстати, получился бегемот очень реалистичным. А в кунсткамере Петра Великого, Хизатуллин, выставлены совсем не поделки простых животных, а…
— Так Батый о том, — перебил учительницу Плохиш, снял обёртку и бросил в рот ириску. — Диковины там выставлены, у Франца имеется такое.
Класс выдал вторую порцию улюлюканья — явно, в мою честь.
— Тише! Тише! — стучала по графину вязальным крючком Маргарита Астафьевна.
Доцент, последним проходивший мимо на «камчатку», проронил на ходу:
— Ты это зря, Франц.
Со смутной догадкой я ринулся к стеллажу, но успел пробежать только четверть расстояния, как вдруг:
— Что за шум, а драки нет?!
Директор! За рост, голос, за то, что до конца уроков в школе прогуливался у склада сельпо, господину Вандевельде дали прозвище Квартальный. У меня в семье его запросто звали Ваней и Дядей Ваней. Мэром называла одна Катька, и в случае только, когда за чаепитием, забирая у меня ананас с куском торта, заграбастывала и порцию гостя, обращаясь с елейной констатацией: «Господин мэр, я тут собираю «застольные роскошества» в пользу бедных. Безработным. Вы же им не откажете, они же избиратели, ваш электорат».
Я задом попятился к станку и сел на табурет. Позыркал по сторонам. На меня не смотрели, внимание всех приковывал Квартальный.
Лажанулся ты, Покрышкин, смеялся я над собой. Ретировка задом к табурету разве что уступит крылышкам херувимчика, изображённого тобой, когда эфиопка целовала.
Квартальный стоял в проёме входа, в мастерскую не входил — видимо, кого-то поджидал.
Мальчишки притихли. А те немногие из девчонок, кому посчастливилось надеть длинные юбки, на всякий случай натянули их ниже коленок, те же, кто только что светил бёдрами под юбчонками, крутанулись на табуретах и спрятали ноги под столешницами станков. Батый с Плохишем отменили свои стойки. Первый поспешно заправил под наушник сигарету, а второй, бросив в рот ириску, начал деловито поправлять на стеллаже пластилиновые фигурки. Маргарита Астафьевна, не отрывая испуганного взгляда от директора, шарила руками под полкой кафедры — вязание прятала.
— Вера Павловна, отпустите господина Курта… Мы ждём, — обратился Квартальный в коридор к учительнице из соседней химической лаборатории.
Отец. За завтраком после объявления купить мне вертолёт сказал, что сегодня в школу зайдёт, вспомнил я. В химлаборатории идёт урок класса сестры Катьки — «проныры, пройдохи и безобразницы» по словам дяди Франца: за её проделки чаще моего вызывали отца в школу и штрафовали.
Прокушенная губа! Спохватился я. Опухла как назло. Промял её зубами, но та от этого вздулась ещё больше.
Квартальный, посторонясь, пропустил гостя вперёд. Смущённый таким к нему вниманием отец вошёл, пригнувшись под дверную притолоку, повернулся и пригласил войти директора. Раскланивались, друг дружку приглашая первому пройти к кафедре. Оба — могучие великаны, лицами похожи очень. Голубые глаза, завитые по моде пшеничные усы под большим прямым носом, рот волевых очертаний, ямочка на подбородке, прямые ниспадающие до плеч соломенные волосы. Люди несведущие считали их братьями-близнецами. В молодости они работали бригадирами монтажников, познакомились, схлестнувшись в соревновании по армреслингу. Длилась тяжба на руках чуть ли не четверть часа — ни голландец, ни российский немец не могли одержать победы. Растаскивали их силами бригад. С тех пор подружились. Да так крепко! Мне с Дамой талдычат, что дети от нас пойдут такие же здоровые и красивые, как дедовья. Ну да, красивые, только пусть попробуют сначала нас поженить, злопыхал на это я. Дама же не противилась, папашам выражала согласие, и, видя моё безразличие к ней, как-то попросила Портоса и та на дискотеке, отбивая со мной стэп, излила мне чаяния подруги.
Дядю Ваню отрадновцы отличали по шляпе — в тридцать лет он начал лысеть. А отца моего по берестяным лаптям, носил на хуторе под «миской», в доме, в парнике и под «миской» посёлка, лето не снимал. Оригиналом в этом не был, Хизатуллин-старший, отец Салавата, владелец ресторана «Эх, тачанка!» первым подал пример. Интерьер ресторана он оформил в этническом стиле, весь персонал кухни и официанты носили лапти, на входе посетителей встречал метрдотель в лаптях же.
Ученики встали из-за станков в почтительном приветствии. Отец и им поклонился. Вспомнив, видимо, что в мастерской должен быть и учитель, поспешил поклониться и ему. Получилось — «танку»: Маргарита Астафьевна за секунду до этого исчезла в нём, вязание подальше прятала.
Я видел, в замешательстве от своей неловкости отец теребил пальцами мочку уха, а это у него — от сильного недовольства или волнения. Без сомнений, что-то Катька нахимичила, и протокол составили на сумму приличную. А у него на ферме дела не ладились: оптовики заключали все меньше и меньше контрактов, оставались неоплаченными банковские кредиты. Моих актёрских «заработных плат» поправить положение не хватало. Вот купит парубка, стану и купцом, впятеро больше начну зарабатывать.
Директор оставил отца и поспешил к кафедре. Встал на приступок у основания трибуны, должно быть, сделанной для удобства техничкам бронзу герба Российской Федерации протирать и полировать. Вытянулся, став на носки, — даже с высоты своего роста он не мог видеть кто внутри. И… лицом зарылся в причёску Маргариты Астафьевны, взбежавшей по ступенькам. Зоологичка от неожиданности присела, пропала в «танке» и снова объявилась, отстраняясь назад от застывшего в испуге директора.
— З-здравствуйте.
— З-здрасте, — смутился Дядя Ваня, и всё же, подпрыгнув, заглянул внутрь кафедры. — Смотрите футбол?
— Я… в-выключила телевизор.
— Вы подменяете учителя изобразительных искусств? Он же здоров, — опустился директор с носков.
— Н-нет… учителя пения. Вы меня растрепали, — поправляла зоологичка причёску.
— Извиняюсь. Вадим Аграфенович репетирует с хором ветеранов стройки. Неделю не будет. А ключей от класса пения, как водится, не оставил. За орган боится.
Директор вернулся к
