Сказки Освии. Магия в разрезе - Татьяна Бондарь
– Я отправил письмо Рональду, – сказал Освальд. – Завтра он приедет и заберет тебя – в городе безопасней.
В этот момент меня не беспокоили ни опасность, ни Комир, ни злые тени.
– А как же наша дружба, Освальд? Сколько Рональд тебе заплатил, чтобы ты ходил за мной, как за ребенком и утирал мне сопли? Во сколько оценил меня Рональд? Во сколько оценил ты дружбу со мной?
Освальд молчал.
– Тебе нужен щит? – чуть не плача спросила я. Злость собралась в тугой комок, и внезапно выстрелила, как пружина. Из выкинутой вперед руки поднялся идеальный щит, не хуже, чем у Освальда. Его края пылали золотом и были готовы обжечь любого, кто окажется слишком близко. Я пошла вперед, оттесняя Освальда к выходу. Он удивленно отступал, переводя растерянный взгляд с моего лица на тонкую канву магической защиты, пока не уперся спиной в дверь.
– Вот твой щит, идеальный, как ты и хотел! Это все? Тогда уходи и передай своему хозяину, что я сама могу о себе позаботиться.
Плечи Освольда опали, он развернулся, отпер дверь и вышел, унося за собой шлейф вины и обиды вперемешку. Мой щит немедленно погас, я подбежала к полке, судорожно вырвала из нее первую попавшуюся книгу и стала читать, чтобы только не дать слезам злости и обиды потечь из глаз. Слова проскальзывали, не цепляясь за сознание, но выполняли свое дело. Постепенно сердце перестало рваться, лицо гореть, а кровь бешено бить в ушах. Чернильные строчки, наконец, сложились в цепь и выстроились в связное предложение, превратив бессмысленный перебор букв в чтение.
Трудно было сказать, сколько оборотов сделала минутная стрелка, сколько страниц было прочитано. За окном было темно и тихо. Академия магии, наконец успокоилась после безумного дня и спала глубоко и тяжело, не ворочаясь, не шурша, не скрипя половицами. Тишина была неестественная, свет полукругом вырывал из темноты пожелтевшие страницы, испещренные красными буквами. В этой тишине стук в дверь прозвучал подобно глухому барабану, вернув меня из мира книжных грез в тесноту комнатки.
Если бы я не была так поглощена своими переживаниями и обратила внимание, что уже давно за полночь, если бы я уловила трусливый след того, кто стучал или просто спала и ничего не услышала, то все могло бы быть иначе, но увы.
Когда я открыла дверь за ней уже никого не было. На полу лежал сложенный белым треугольником листок. Красной розой на нем раскрывалась герцогская печать, а россыпь аккуратных вытянутых букв знакомого почерка снова заставили вспомнить длинные пальцы Рональда, сжимающие перо. Сердце, недавно сдавливаемое тоской, зашлось от радости. Я схватила письмо и сломала печать, забыв остекленевшие глаза убитого почтальона.
Меня отбросило ударной волной обратно в комнату, впечатало, едва не ломая позвоночник, в перевернутый и отлетевший к окну стол. Ступня застряла между разлетающимися в щепки остатками шкафчика и книжной полки, хрустнула в рывке и боль горячей пульсацией хлынула вверх, добираясь до бедра. Я закричала, глядя на то, что было теперь на месте конверта. В полу, вместо клока гербовой бумаги, разверзалась зияющая дыра. Чернота ее провала уходила не на нижние этажи или в подвал, а в плотную пустоту бездны. Из нее медленно потянулись тонкие длинные лапки, коленчатые, многосуставные, как у жуков. Они оканчивались почти человеческими пиявками-пальцами.
Непропорционально тонкие и длинные, лапки были не способны выдерживать собственный вес, и потому тянулись по полу, перебирая пальцами, нащупывали все, что были способны оторвать, и тянули в пасть бездны. Они неумолимо подбирались ко мне. Я выбросила вперед руку, ставя щит. Через собственную панику я смогла заметить, что щит получился отлично, но никакой преграды для лапок не создал. Они с противным шуршанием прорывались сквозь него и неотступно подтягивались ко мне.
Вот уже первая лапка нашарила мою сломанную лодыжку, за ней почти сразу ко мне прилипли вторая и третья. Я не давала себе отчет, что снова кричу. Руки, не дожидаясь команды, сами намертво ухватились за ножки кровати. Едва не задыхаясь от боли, я с силой пинала лапки здоровой ногой, стараясь отцепить их от себя, но они держали крепко, и на помощь к ним спешили все новые. Лапки судорожно сжимали коленца и рывками сдвигали меня вместе с кроватью, медленно, но решительно приближая к колодцу.
На миг за дверью мелькнуло перепуганное лицо Комира. Он едва не терял сознание от страха. Несколько рук-щупалец дернулись и поползли в его сторону.
– Я не хотел! – закричал Комир, хватаясь в отчаянии за голову. – Не хотел! Не хотел! На помощь! – кричал он уже убегая. Одна из лапок почти ухватила его за ногу, промахнувшись всего на ладонь, и в разочаровании принялась ловить воздух в том месте, где он только что стоял.
Лапки не обращали никакого внимания на суету, поднявшуюся вокруг, на выглядывающих из комнат заспанных студентов. Они делали свое дело упрямо до тупости, толчками подволакивая меня к колодцу.
Одна из лапок, тянувшихся за Комиром, нашарила ужасный академический ковер, ухватила его и с натугой дернула. Ковер, будто нехотя, отлепился от пола, подняв воздух облако пыли и рассыпав вокруг панцири личинок моли, выевшей из него всю шерсть еще столетие назад. Истлевшие от времени волокна расходились, ковер едва не распался на куски, пока лапка тянула его к колодцу. Но один рывок, и он все-таки скрылся в провале, оставив на месте себя вековой слой пыли. Только существо, напрочь лишенное зрения и обоняния, могло заинтересоваться такой отвратительной вещью.
Мне предстояло последовать за ковром всего через три локтя. Смрадный жар, поднимающийся из колодца, оплавлял кожу туфель на ногах. Провал дышал ядовитым зловонием, напоминая о неизбежности смерти. Теперь надежда на то, что помощь успеет подойти таяла в душном угаре неумолимо приближающегося колодца.
– Освальд! – в отчаянии закричала я, в очередной раз делая попытку столкнуть с себя лапки. Они теперь почти все держали меня и в едином порыве увлекали к зеву колодца. – Освальд, помоги!!!
Все звуки слились в упругий гул, сверкнул серебряный проблеск, перерезая все жучьи лапки разом, чернота схлопнулась и исчезла, меч в руках Освальда пылал синим. От его света отрубленные конечности рассыпались пылью. Передо мной вместо колодца, снова лежало безобидное на вид письмо, лишь пара лапок, все еще сгибающихся в конвульсиях, напоминали о пережитом кошмаре.
– Больше никогда не буду читать письма! – сказала я, отцепила от ноги один из уцелевших обрубков и, тяжело дыша откинулась на пол.
Освальд резко выпрямился и огляделся, стирая капающий
