Вольфганг Хольбайн - Рыцарь Хаген
— Я многое повидал, — уклончиво отвечал он, — Но все это не так уж важно и может потерпеть. Сперва я хотел бы услышать о том, что творится в Вормсе. Кроме того факта, что король Бургундии упал с лошади.
Все резко замолчали, и Хаген почувствовал — несмотря на то что не отрываясь глядел на Гунтера, — как на лицах Эккеварта, Гизелера и Фолькера отразился ужас. Хаген был, скорее всего, единственным в Вормсе, кто мог позволить себе подобное замечание. Но на этот раз он явно перегнул палку. Однако Гунтер улыбнулся, обстановка разрядилась, и все громко расхохотались.
— Хорошо сказано, Хаген из Тронье, — молвил Гунтер, отдышавшись, — Видимо, и в самом деле пострадавшему лучше воздержаться от острот. Это, — он бросил пристальный взгляд на остальных, — сделают за него окружающие.
Все опять рассмеялись, но Гунтер властным жестом оборвал их:
— На самом деле, Хаген, что ты скажешь о результатах похода?
Хаген отвел взгляд. Король расспрашивал его не просто из любопытства, но услышать он хотел сказку, а не правду. А Хаген не был сейчас настроен рассказывать сказки.
— Ничего особенного, — Он опять попытался уклониться от ответа, — Все идет своим чередом. Времена наступили трудные, но спокойные.
Гунтер нахмурился, и Хаген заметил, как его пальцы изо всех сил сжали серебряный кубок. На изящной руке короля красовались два новых массивных богатых перстня. Хаген неодобрительно покосился на них — он терпеть не мог, когда мужчина нацеплял на себя побрякушки. Гунтеру же это было и вовсе не к лицу: его черты, манеры, осанка и так казались женственными.
— И все-таки, — настаивал Гунтер, — рассказывай, Хаген. Мы сгораем от нетерпения услышать о твоих подвигах. Иногда и старая история звучит по-новому для того, кто сидит дома, — Он улыбнулся: — Так ты убил дракона, дружище? Твой отряд представляет собой жалкое зрелище, и нашему лекарю придется повозиться не меньше недели, чтобы привести людей в чувство. Не дай Бог, им придется пропустить Пасху.
Хаген вспомнил о праздничных хлопотах при дворе и о словах Гизелера. Но колкость Гунтера пропустил мимо ушей, хотя понимал, что тот хотел его подначить. Пасха была одним из новых для него христианских обычаев, которых он не понимал, да и не хотел понимать.
— Нет, это был не дракон, — Тронье улыбнулся, — Всего лишь медведь. Маленький медведь. Он испугался нас больше, чем мы его.
— И еще дюжина разбойников, — вставил Гунтер.
Хаген кивнул. Людская молва, оказывается, его опередила.
— Точно. Но с ними вышло так же, как и с медведем, — стоило им увидеть, что они имеют дело не с безобидными купцами, а с воинами, разбойники обратились в бегство.
— Но никому не удалось уйти живым!
Хаген повернулся к Гизелеру. Глаза юноши горели любопытством, лицо покраснело от волнения. Хаген понимал, какого ответа он ждет.
— Быть может. А если кто-то и улизнул, то в ближайшие десять лет ему и в голову не придет заниматься этим ремеслом.
На лице Гизелера отразилось откровенное разочарование. На самом деле Хаген позволил скрыться почти всем разбойникам. Разве он должен был убивать людей лишь из-за того, что они смертельно голодны?
Он снова обратился к Гунтеру:
— Ты спросил, что я видел на пути, мой король. Не стану утаивать ответ: близятся горести. Беда только и ждет момента обрушиться на Бургундию.
Хаген сам удивился, что эти слова сорвались с его уст. Где-то в глубине души он жалел о сказанном, но теперь словно освободился от тяжкого бремени.
— Суровые слова из уст сурового воина, — промолвил Гунтер. — Все мои советники в один голос утверждают обратное, дружище Хаген. А когда я путешествую по стране, то вижу вокруг лишь счастливые лица и слышу детский смех. Конечно, короля всегда принимают с улыбкой, даже если терпят нужду. Но ведь последние зимы не были суровыми, урожай уродился богатый. Не случалось ни непогоды, ни эпидемий. Бог благосклонен к нам, Хаген, ведь он оберегает всех, кто почитает его. Почему же ты склонен видеть будущее в столь мрачном свете, мой друг?
«Возможно, потому, что это мое будущее, — подумал Хаген, — И наши судьбы неразрывно связаны, хотим мы этого или нет».
— Полный желудок и единственный год без войны — это еще не все, Гунтер. Поверь, не все люди в этой стране сыты. На севере бесчинствуют датчане, на востоке саксы разоряют города и деревни, а на юге Рим никак не может решить, утихомириться ему или все же добиваться всемирного господства.
— Что все равно приведет к одному результату, — вздохнул Гунтер, но тут же встрепенулся: — Что касается наших воинственных соседей, то они всегда были и никуда не денутся. Об опасности нужно беспокоиться, когда она возникает. И к тому же мы в мирных отношениях с королем гуннов, а никакая иная империя не решится объявить войну Бургундии.
— Саксы…
— Они далеко, и на востоке есть куда более соблазнительная добыча. И более легкая, — перебил Гунтер, — Нет, Хаген, ты сгущаешь краски. Дружба с правителем гуннов обеспечивает нам мир с ним и одновременно с Римом. Гизелер тебе говорил, что мы заключили пакт?
— Да, — кивнул Хаген, — Только я не понял, что он подразумевает.
— То, чего мы все так долго ждали. Рим отзывает назад значительную часть легионов. К концу года на берегах Рейна ты не увидишь больше ни единого римского флага. Войска им нужны, чтобы самим защищаться от нападающих. По этому поводу здесь и появлялись их послы. Здесь и в других рейнских городах.
Сообщение Гунтера не особенно удивило Хагена: он давно предвидел такой итог событий. Рим умирал медленной, мучительной смертью, и спасти его уже никто не мог. Хагена обескуражил преувеличенный восторг Гунтера по поводу мирного соглашения. Римские легионы, расположившиеся в двух днях пути от Вормса вверх по течению Рейна, уже целый год не отваживались покинуть пределы своего лагеря, и теперь их уход имел всего лишь символическое значение. Они называли себя оккупантами, но на самом деле в последние годы их присутствие просто терпели. Бургундии не составило бы труда, объединившись с какой-нибудь дружественной империей, прогнать их из страны. Послы же, прибывшие к Гунтеру в отсутствие Хагена, на самом деле были просителями. Король должен был это понимать.
Гунтер верно расценил молчание Хагена.
— Ты старый брюзга, Хаген. Отчего ты не радуешься вместе с нами? Скоро ведь праздник.
— Праздновать будем этот «договор»?
Судя по вспыхнувшим яростью глазам Гунтера, эта фраза задела его до глубины души. Однако придираться он не стал:
— И Пасху, как я уже говорил. Да и твое возвращение — тоже. — Он улыбнулся: — Сам выбирай повод, который тебе по душе, но сегодня я желаю видеть вокруг себя радостные лица.
