Маргарет Уэйс - Звёздные стражи

Маргарет Уэйс

Звёздные стражи

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Восставший ангел…

побледневшее лицо,

Исхлестанное молниями; взор,

Сверкающий из-под густых бровей.

Отвагу безграничную таил,

Несломленную гордость, волю ждать

Отмщенья вожделенного.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Я буду нем как могила

Человек в белом халате пристально смотрел на экран портативного монитора, на котором ярко светящаяся зигзагообразная линия неравномерно пульсировала, то поднимаясь, то опускаясь.

— Наконец-то! — пробормотал он, вытирая вспотевший лоб рукавом накрахмаленного халата и рассеянно глядя вокруг, словно с трудом вспоминая, где находится.

— Ты, — обратился он, обернувшись, к стоявшему у двери охраннику, лица которого не было видно за блестящим, украшенным гребнем шлемом, — сообщи его светлости, что объект готов.

— Есть, доктор Гиск.

Центурион тотчас отправился выполнять поручение. Он не бежал по освещенным коридорам пустынного здания университета в поисках Верховного главнокомандующего, потому что бег рассматривался как серьезное нарушение дисциплины. Просто шел в два раза быстрее обычного. Два его сослуживца, оставшихся на посту у двери охранять доктора Гиска, с облегчением посмотрели друг на друга сквозь прорези на шлемах, сделанных по образцу древнеримских. Подражание древнеримскому стилю было пристрастием и прихотью их повелителя. Такая военная форма была хороша, чтобы ослеплять, поражать и устрашать на парадах. Отправляясь же на битву, воины одевались в обычные доспехи из металлопласта. Но сейчас не велось военных действий, а нести рутинную службу, полную формальностей и церемоний, было невыносимо. К тому же их повелитель проявлял раздражительность и недовольство ходом нынешней операции.

Тяжелые размеренные шаги послышались в дальнем конце коридора. Центурионы быстро приняли стойку «смирно». Их и без того напряженные тела достигли состояния трупного окоченения. Приветствуя высокого человека, входившего в помещение, бывшее еще несколько дней назад химической лабораторией, каждый из центурионов поднес к сердцу кулак правой руки, глухо ударяя им о прикрывавший грудь панцирь.

— Ах, доктор Гиск, я уж было подумал, что вы подведете меня. — Глубокий баритон звучал спокойно, почти приветливо, но доктора Гиска от него пробрала дрожь. Слово «подводить» Командующий никогда и никому не говорил дважды. Доктор не мог оторвать рук от кнопок управления своего точного и сверхчувствительного аппарата, но посмотрел на Командующего умоляющим взглядом.

— Объект оказал необычайное сопротивление, — с дрожью в голосе сказал Гиск. — Бог мой, целых три дня! Я понимаю, что он — Страж, но еще никто не держался так долго. Не могу понять…

— Конечно, вы не можете понять.

Голос Командующего прозвучал холодно, но Гиск мог поклясться, что услышал при этом, как он вздохнул. Обходя перевернутую мебель, при каждом шаге с хрустом давя стекло разбитых и разбросанных по полу колб и трубок, Командующий подошел к стальной каталке. Ее ввезли сюда в последние дни, когда лаборатория, по существу, превратилась в «камеру дознаний». На каталке лежал человек, голову и грудь которого усеивали маленькие белые точки датчиков, сделанных из похожего на пластмассу вещества. От каждого к аппарату доктора тянулись тонкие лучики света, словно паук лапками, цепко державшие свою жертву. Обнаженное тело человека время от времени судорожно вздрагивало. Из его носа и рта по груди стекали струйки крови, но на блестящей стали каталки не было видно ни пятнышка. Центурионы бдительно следили за чистотой, так как их повелитель требовал ее соблюдения во всем и всегда.

Равнодушным взглядом Командующий посмотрел на лежащего человека. Верхнюю часть лица Командующего прикрывал блестящий шлем, такой же, как у охранников, и представлявший точную копию шлемов древнеримских воинов. Видна была только нижняя часть его сурового лица, начиная от носа. Казалось, лицо это сделано из того же металла, что и шлем, поскольку на нем не отражалось никаких эмоций: ни восторга, ни торжества, ни сожаления. Командующий величественным жестом положил руку на содрогавшуюся в конвульсиях грудь мужчины, словно на крышку гроба. И все же, когда он заговорил, голос его звучал мягко, с ноткой печали и даже, казалось, с сожалением.

— Остались ли те, кто может понять, Ставрос?

Пальцами затянутой в перчатку руки он дотронулся до драгоценного камня, висевшего на серебряной цепочке на шее обнаженного мужчины. Камень был необычайно красив. Гиск в последние три дня глаз не мог от него отвести, и сейчас, когда Командующий прикоснулся к нему, доктор не удержался, чтобы не бросить алчного и завистливого взгляда. Сверкающий камень в оправе в форме восьмиконечной звезды был единственным предметом, оставленным на обнаженном теле человека по особому приказу Командующего.

— Кто теперь понимает, что такое воспитание, дисциплина, Ставрос? Кто об этом помнит?

И снова Гиску показалось, что он услышал вздох.

— Даже ты. Один из лучших.

Человек на каталке застонал. Его голова судорожно дернулась из стороны в сторону. Командующий молча наблюдал, затем наклонился и тихо заговорил на ухо человеку:

— Однажды я спас твою жизнь, Ставрос. Помнишь? Это случилось в Королевской академии. На спор ты взобрался на ту смехотворную, в тридцать футов высотой, статую короля. — Сколько тебе было лет? Девять? Мне — пятнадцать, а ей… — Командующий помолчал. — Ей, должно быть, было шесть. Да, это произошло вскоре после ее появления в академии. Только шесть. Пугливая была и нелюдимая, как дикая кошка. — Голос звучал все тише, переходя в шепот. Безудержная дрожь начала сотрясать тело человека на каталке. — Замерев от страха, ты, Ставрос, повис на руке статуи. Моего веса рука не выдержала бы, и тогда она ползком приблизилась к тебе, неся веревку, чтобы спасти тебя от гибели. Можешь представить ее, протягивающую тебе руку? Можешь представить меня, державшего концы веревки и понимавшего, что в своих руках держу ваши жизни?

Тело мужчины забилось в конвульсиях.

— Замечательно! — пробормотал Гиск, с профессиональным интересом манипулируя своим аппаратом. — За все три дня я не мог добиться столь сильной ответной реакции.

Командующий перенес руку с груди на голову мужчины и почти с нежностью откинул с его лба седеющие волосы.