Гай Орловский - Любовные чары

Гай Юлий Орловский

Любовные чары

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Вo дворе перед главным зданием дворца музыканты в праздничных одеждах играют бравурно-бодрое, три пары придворных церемонно вытанцовывают, как журавли в свадебно-ритуальном, все мирно и светло, никакого предчувствия близкой войны.

Справа и слева у двери башни Рундельштотта двое королевских гвардейцев в красных мундирах поверх кирас, при моем приближении подтянулись, крепче стиснули украшенные золотом древки копий.

— Спокойно, ребята, — сказал я, — свои.

Один ответил почтительно:

— Глерд Улучшатель, вам все открыто. Нам сообщили.

— И не только сюда открыто, — сообщил я скромно. — Но обойдемся без подробностей. Остальное додумывайте…

Один распахнул передо мной дверь, но второй зыркнул поверх моей головы и вскрикнул испуганно:

— Дракон!

Я развернулся, высоко в оранжевом небе парит зеленый, как лягушка-квакша, дракон с широко распахнутыми крыльями. Я бы, увидев без подсказки, решил бы, что ястреб или коршун с такой странной расцветкой, но оба стражника смотрят с ужасом, хотя дракон на таком расстоянии страшным не смотрится: худой, с тонкими костями и непропорционально огромными крыльями, вынужденными держать немалый вес в воздухе.

— Это нарушение, — сказал я сквозь зубы, — наших священных воздушных границ! Надо заявить решительный протест.

Они продолжали смотреть как завороженные в небо, а я вбежал в башню и понесся по винтовой лестнице.

Фицрой резко обернулся на треск распахнувшейся двери, ладонь метнулась к рукояти меча. Рундельштотт испуганно вскинул голову, оба мирно наслаждаются жареным мясом с только что испеченным душистым хлебом, запивают вином.

— Тревога! — крикнул я. — Неопознанный дракон в небе!.. Фицрой, хватай мешок и бегом за мной.

Фицрой вскочил, вскрикнул ликующе:

— Вот это жизнь!

Рундельштотт не успел раскрыть рот, я выбежал, до крыши не так уж далеко, два-три оборота на винтовой, это примерно два-три лестничных пролета.

Фицрой догнал с мешком в руках, я как раз поднимал крышку люка, он вслед за мной выбрался на обзорную площадку.

— Взял, — заверил он и добавил, глядя невинными глазами, — правда, свой мешок. У меня там еще вино осталось… а на Рундельштотта оставлять нельзя, я ему не доверяю.

— Свинья, — сказал я. — Не превратит он твое вино в воду, не превратит!

Он развязал мешок, я быстро вытащил и собрал винтовку, тяжелую и громоздкую, вот бы еще ее научиться создавать, но это уже вряд ли, слишком сложно.

Фицрой следил взглядом за драконом в оранжевом небе.

— В городе теплее, — определил он, — потому эта тварь на восходящих ходит… Даже крыльями не шевелит, скотина ленивая!

— Сейчас зашевелит, — пообещал я. — И крыльями, и лапами.

Он с жадным интересом смотрел, как я щелкнул коробкой с патронами и начал ловить дракона в прицел. Тот в самом деле неподвижно висит в небе, идеальная цель, но руки мои подрагивают, снайперская винтовка тяжелее связки утюгов.

Фицрой все понял, подставил спину.

— Обопрись.

— Хорошая идея, — сказал я с облегчением. — А я думал, ты только красивый.

— Еще и нарядный, — напомнил он.

— Теперь не дыши, — велел я.

Он не ответил, дыхание задержал, чтоб не шевелиться, а я поймал в прицел фигурку с растопыренными крыльями и легонько нажал на спуск.

Дракон парит как ни в чем не бывало, я тут же повторил выстрел, а потом еще выстрелил дважды, но только после третьего дракон дернулся и начал косо уходить в сторону.

Я выстрелил еще и еще, дракон задергался и, часто взмахивая крыльями, как пытающаяся лететь худая курица, пошел в сторону леса. Крылья от чрезмерных усилий начали заламываться, мне даже почудилось, что в левом то ли перебита кость, то ли переломилась от перегрузки.

Фицрой прошептал:

— Ты его ранил!

Я снял с его спины винтовку, он расправил плечи, посмотрел на меня, потом вслед улетающему дракону.

— Нет у меня зээрка, — сказал я мстительно, — этого крылатого гада разнесло бы, всем на потеху, так, что собаки за кишки дрались бы по всему городу!

— А сколько алмазной чешуи бы посыпалось, — добавил Фицрой. — Хотя это не боевой дракон, те покрыты с головы до ног, но у таких тоже есть на ногах, как у петухов и кур.

Я сложил винтовку, убрал в мешок и сунул ему в руки.

— Возвращайся допивать, но не увлекайся. Тебе еще своих ледей посещать, а то обидятся.

— Я вольная птица, — заявил он гордо. — Это ты не попадись.

Пока спускались, он рассказывал, какие у него наметки насчет глердесс, потом вдвинулся в покои Рундельштотта, а я сбежал вниз, где гвардейцы встретили меня восторженными воплями.

— Глерд! Это вы… заявили протест?

— Как он драпал, как он драпал!

Я ответил скромно:

— В следующий раз крылья оборву. Как мухе. Вы мухам крылья в детстве обрывали? Нет? А как же стали профессиональными военными… В общем, нечего ему тут как у себя. Если что, зовите. Не будут крылья черные над родиной летать.

Они выпрямились, глядя мимо меня, в нашу сторону спешит Мяффнер, очень взволнованный, обеспокоенный и отдувающийся после быстрого шага.

Моя снайперская в мешке, а мешок у Фицроя, так что Мяффнер сперва посмотрел на мои свободные руки, потом вгляделся в мое лицо.

— Вам удалось… его отогнать? Или он сам улетел?

— Не смеют крылья черные над родиной летать, — повторил я. — Если драконы в самом деле огромная ценность, то больше здесь не покажутся. Как мне кажется, по моему скромному мнению.

Он чуть наклонил голову, одновременно делая с таким изяществом жест в сторону главного корпуса, словно это приглашение, а не приказ лорда-канцлера.

— Глерд…

— Я только что оттуда, — ответил я и добавил многозначительно, — от королевы.

— Знаю, — сказал он, — однако ситуация не позволяет. Скорее требует. И очень даже, хотя и не. Я доступно излагаю?

— Весьма, — заверил я с восторгом. — Обожаю язык дипломатии и учусь ему со всем рвением души и фибров.

Пока спешили в главный корпус, а потом по залам, к нам, как металлические опилки, тянулись прогуливающиеся в залах придворные, о драконе еще ничего не слышали, даже издали сворачивают, чтобы попасться по дороге и поклониться, свидетельствуя что-то такое им нужное или ритуальное.

Мяффнер почти никому не отвечает даже милостивым наклонением головы, а я тем более смотрю вперед бесстыжими глазами простолюдина и демократа.

Так вошли в здание, Мяффнер сказал непривычно строго, не сбавляя шага и не поворачивая головы: