Оксана Панкеева - Первый день весны

Мысль о смерти становится твоей навязчивой идеей, ты ни о чем больше не можешь думать, только день и ночь строишь хитрые планы, как всех обмануть и свести счеты с жизнью. Но в этом отношении тебе нечего и думать тягаться с твоим головастым кузеном. Он каким-то образом ухитряется все предусмотреть.

А жизнь идет. Тебя кормят, моют, таскают из кровати в кресло и обратно. Тебя навещают друзья, и тебе тошно от их тщательно скрываемого сочувствия и их жалких попыток подбодрить и развлечь тебя. С кузеном ты постоянно ссоришься по одной и той же причине. Ты требуешь прекратить этот унизительный надзор, а он требует поклясться, что ты не попытаешься покончить с собой, как только останешься без присмотра. Вы расходитесь при своих, обиженные друг на друга, и когда он снова приходит, ссоритесь снова. Пожалуй, единственный, с кем ты можешь общаться более-менее спокойно, это Жак. Он не высказывает ни малейшего сочувствия и неоднократно повторяет, что ты маешься дурью, что у тебя взлетает блюдце и что лучше бы ты нашел себе занятие, чем сидеть и страдать. Хоть бы прозу писал, раз уж у тебя стихи не получаются. Он какой-то безпроблемный, и с ним легко.

Периодически в твоем доме появляются какие-то подозрительные личности, предлагающие верное исцеление за конкретную сумму, и ты уже готов на все, но бравые ребята не дремлют. А кузен Шеллар смеется и говорит, что благодаря тебе скоро все мошенники в столице будут изловлены и обезврежены.

Еще тебя навещают какие-то мистики, которые тоже заверяют, что ты не безнадежен, ибо божья милость беспредельна и всемогуща. Но для этого требуется сущая малость – уверовать всем сердцем. И ты понимаешь, что это тоже бесполезно.

Проходит луна, другая. Ты отчаиваешься настолько, что уже без малейших угрызений совести даешь кузену слово, которое он требует, и которое ты не собираешься держать. Тебе уже наплевать на свое слово, на королевское воспитание, и даже на честь. Ты не хочешь жить. Так жить нельзя.

Ты делаешь вид, что смирился, успокоился и привык, и выбираешь момент. Выбираешь тщательно, чтобы наверняка, потому что второго шанса не будет. Если не получится, кузен больше ни за что не поверит тебе на слово. Даже на честное. Потому как чести у тебя уже не останется. Но придумать какой-либо верный способ сложно. Тебе по-прежнему не особенно доверяют и всяческие острые предметы стараются держать от тебя подальше. Да и в спальню по ночам заглядывают – так, на всякий случай. Не нужно ли чего? Все ли в порядке? Спит ли спокойно его высочество, не вздумал ли перегрызть себе вены зубами или еще чего учинить?

И однажды, когда ты, как обычно, сидишь в своем кресле, размышляя все о том же, приходит она. Бесшумно возникает в дверях и смотрит на тебя своими нечеловеческими глазами.

– Здравствуй, – говорит она. – Я пришла к тебе.

Она улыбается. На ней цветное хитанское платье, потрепанное и местами заплатанное, дешевые ожерелья и огромные серьги, выглядывающие из-под беспорядочной копны черных локонов. И она как всегда босиком, хотя на дворе ранняя весна, как вот сейчас. Ты смотришь на нее, юную и прекрасную, и в этот момент особенно остро осознаешь, каков ты сам – жалкое подобие того красавца-героя, которого она знала раньше. А она этого, похоже, не замечает. Она действительно рада тебя видеть. И ты тоже, честно говоря, рад.

Вы сидите друг напротив друга и разговариваете, она весело щебечет и ее, похоже, ничуть не смущает твое бедственное состояние. Она рассказывает, что пришла бы раньше, но ей пришлось добираться пешком с Эгинского побережья, и поэтому получилось так долго… А ты смотришь на нее, любуешься ее неземной красотой и думаешь только о том, что эта прекрасная девушка была когда-то твоей. И больше никогда не будет. Никогда. Ты сможешь на нее только смотреть. Хотя смотреть на нее тоже приятно. Она спрашивает, можно ли ей остаться в твоем доме на некоторое время, и ты с радостью соглашаешься, потому что рядом с ней жизнь кажется тебе не столь беспросветной.

А ночью она приходит к тебе, забирается в твою постель, и ты с ужасом понимаешь, чего она от тебя хочет. Ты чувствуешь ее теплые ладошки, скользящие по твоему телу, ее мягкие губы и нежное щекотание волос, и не знаешь, как ей объяснить, что она, видимо, не поняла…

– Не надо, – шепчешь ты, ловишь ее руки и сжимаешь в своих. Она не согласна.

– Надо. Обязательно надо. Отпусти мои руки. Так правильно.

– Но, Азиль… – ты в отчаянии от ее непонятливости и детской наивности, ты пытаешься объяснить, путаясь в словах и сгорая от стыда и унижения, и тебе хочется плакать. – Я… не могу.

Это ее не останавливает. Она припадает к тебе всем телом, обвивает руками, целует твои мокрые щеки.

– Обними меня, – говорит она. – Так надо, я знаю.

– Оставь меня, – просишь ты, уже не в силах сдерживать душащие тебя рыдания. – Я не способен любить женщину. Я калека.

– Поплачь, – соглашается она. – Плакать можно. Это хорошо. Но ты должен обязательно быть со мной, тогда ты поправишься.

– Но это неизлечимо. Это навсегда.

– Ну что ты. Я тебя люблю, значит ничего неизлечимого с тобой быть не может. Только мы должны все время быть вместе. И заниматься любовью.

– Но как?

– Как можешь. Обними меня крепче. И поцелуй.

А потом тянутся ночи, похожие одна на другую. Она приходит к тебе, забирается в твою постель и делает такое, что стыдно потом вспомнить. Тебе кажется, что это отвратительно и противоестественно, но ты стискиваешь зубы и терпишь, не пытаясь возражать. У тебя появилась надежда, последняя надежда на чудо, и ты хватаешься за нее, потому что тебе все равно нечего терять.

И где– то через неделю ты вдруг чувствуешь, что ты уже не пол-человека, а немного больше. И с этого момента отчаяние покидает тебя. Навсегда.

– Ты прав, – сказал Кантор, очень серьезно созерцая дым своей сигары. – Насчет отчаяния. Совершенно прав. Так что, после этого она и осталась с тобой?

– Она хотела уйти и вернуться, когда созреет… но я ее не отпустил. Я не смог с ней расстаться.

– Ну и правильно, – согласился Кантор. – А то если бы она опять добиралась к тебе несколько лун, когда ты попал в золотую паутину… Все бы кончилось очень печально. А что тебе сказал его величество кузен?

– Да ничего. Я его сразу с ней познакомил, чтобы он не подумал, будто она какая-то очередная аферистка или вроде того. Сказал, что она моя старая знакомая и погостит у меня немного. В общем, он отнесся к нашим отношениям, как к капризу больного человека, и не стал возражать. Тем более, когда я их знакомил… Ты же знаешь Азиль, она ко всем обращается на “ты”. И по-моему, она не знала, что мой кузен король. Я ей сообщил, дескать, познакомься, это мой кузен Шеллар. Она посмотрела на него, как она обычно смотрит, и сказала: “Здравствуй, кузен Шеллар”… Тебе смешно? А он, между прочим, от этого просто растаял. А еще… – Элмар пошатался немного, потом улегся на бок, подперев голову огромным кулаком, и продолжил: – Я упросил ничего ему не говорить, и сделал ему сюрприз. Однажды он пришел, и я вышел ему навстречу. Сам, без посторонней помощи, даже без опоры. И тут-то моего кузена чуть Кондратий не хватил. Я уж даже пожалел, что так его удивил. Ему же слишком сильные чувства противопоказаны… Зато потом он так радовался… А ты еще спрашиваешь, не возражает ли он против моего решения жениться на Азиль. Да он ее просто обожает. Того, что она меня спасла и что она обращается к нему на “ты”, уже достаточно, чтобы его очаровать.