Джин Вулф - И явилось новое солнце

Но зашевелилось нечто другое. Огромная глыба надо мной чуть заметно накренилась влево. Сухая земля захрустела, нарушив тишину столь же бесцеремонно, как ломающийся лед на застывшей зимней реке, и посыпалась с шорохом на меня.

Я шагнул назад. Раздался звук, похожий на скрип жернова, и снова просыпался дождь сухой земли. Я отскочил, и большой камень с грохотом обрушился вниз, оставив вместо себя неровный черный круг, полный звезд.

Взглянув на одну из них, я узнал себя – мельчайшую искорку света, почти теряющуюся в опаловой дымке десяти тысяч других.

Разумеется, мне следовало бы подождать – дюжина соседних больших камней вполне могла последовать за первым, – но я не стал. Один прыжок вознес меня на рухнувший камень, другой – в отверстие, образовавшееся в стене, третий вывел на улицу. Шум, конечно, разбудил людей; я слышал их недовольные голоса, сквозь дверные проемы видел слабые красные отблески очагов. Пока женщины раздували потухшие угли, их мужья хватались за копья и утыканные зубьями дубинки.

Мне не было до этого дела. Совсем рядом тянулись Коридоры Времени, под нависшим небом Времени волновались луга, перешептываясь с ручьями, что струятся из самой высокой вселенной в самую низшую.

Яркокрылая маленькая Цадкиэль порхала возле одного из них. Вдоль другого бежал зеленый человек. Мне приглянулся тот, что на отшибе, такой же одинокий, как и я. За мной, по редкостной прямой, Апу-Пунхау, Глава Дня, вышел из собственного дома и присел на корточки над вареным маисом и жареным мясом, которое оставили ему его люди. Мне тоже хотелось есть, но я помахал ему рукой и больше никогда не видел его.

В мир, прозванный Ушас, я вернулся на песчаный берег – тот берег, который я оставил, нырнув в море в поисках Ютурны – как можно ближе к тому самому месту и во времени, и в пространстве.

По влажному песку кубитах в пятидесяти от меня шагал человек с деревянным подносом, а на нем – горка дымящейся рыбы. Я двинулся следом, и шагов через двадцать мы вышли к беседке, мокрой от морских брызг, но убранной полевыми цветами. Здесь он поставил на песок свой поднос, попятился и встал на колени.

Подойдя, я спросил его на языке Содружества, кто будет есть эту рыбу.

Он посмотрел на меня, и я заметил, что он удивлен появлению незнакомца.

– Спящий, – ответил он. – Тот, кто спит здесь и голоден.

– Кто такой этот Спящий? – спросил я.

– Одинокий бог. Здесь чувствуешь его присутствие, он всегда спит и всегда голоден. Я приношу ему рыбу, чтобы он видел, что мы его друзья, и не пожрал нас, когда проснется.

– А сейчас ты чувствуешь его? – поинтересовался я.

Человек покачал головой:

– Нет. Но иногда так сильно, что мы даже видим, как он лежит здесь в лунном свете, только он исчезает, когда мы подходим. А сегодня я совсем его не чувствовал.

– Неужели?

– Сейчас чувствую, – сказал он. – С тех пор, как ты пришел.

Я сел на песок и взял большой кусок рыбы, жестом предложив человеку присоединиться. Рыба обжигала мне пальцы, и я понял, что она недавно с огня. Человек присел рядом, но не притрагивался к еде, пока я не пригласил его вторично.

– Ты все время здесь?

Человек кивнул:

– У каждого бога кто-то есть, у бога – мужчина, у богини – женщина.

– Жрец или жрица.

Он снова кивнул.

– Нет Бога, кроме Предвечного, а все остальные – его создания. – Меня так и подмывало добавить «даже Цадкиэль», но я прикусил язык.

– Да, – согласился он и отвернулся, решив, должно быть, что обидел меня, и не смея встретиться со мною взглядом. – Так у богов, ясное дело. А для таких простых существ, как люди, есть, наверное, и младшие боги. И бедные, убогие людишки очень чтут этих младших богов. Мы все делаем, чтобы понравиться им.

Я улыбнулся, чтобы показать, что не сержусь.

– И как же эти младшие боги помогают людям?

– Есть божественная четверка… – По его распевной речи я понял, что он повторял эти слова неоднократно, наверняка когда учил им детей. – Первый в ней и величайший – Спящий. Это бог. Он вечно голоден. Однажды он пожрал всю землю и может сделать это снова, если его не кормить. Спящий утонул, но он не может умереть – потому-то он и спит здесь, на берегу моря. Рыба принадлежит Спящему – перед тем как ловить рыбу, надо спросить у него позволения. Серебряную рыбу я ловлю для него. Бури – его гнев, штиль – его милость.

Я стал Оаннесом этих людей!

– Другой бог – Одило. Его владения – на дне моря. Он любит ученость и хорошие манеры. Одило научил мужчин речи, а женщин – письму. Он – судья богов и людей, но не наказывает того; кто не согрешил трижды. Когда-то он носил чашу Предвечного. Красное вино принадлежит ему. Вино приносит его человек.

С небольшим опозданием я вспомнил, кем все-таки был Одило. Я понял, что Обитель Абсолюта и наш двор стали обрамлением туманного образа Предвечного как Автарха. Оглядываясь назад, я видел, что это было неизбежно.

– Есть и богини. Пега – богиня дня. Все, что под солнцем, – ее. Пега любит чистоту. Она научила женщин разводить огонь, печь и ткать. Она сопереживает им в родах и навещает всех в момент смерти. Она – утешительница. Черный хлеб – вот подношение, что ее женщина приносит ей.

Я одобрительно кивнул.

– Таис – ночная богиня. Все, что под луной, – ее. Ей по сердцу слова любви и объятия влюбленных. Все пары должны испрашивать ее разрешения, вместе обращаясь к ней во тьме. Если они не сделают этого, Таис зажжет огонь в третьем сердце и вложит в руку острый нож. Она в огне приходит к детям, и так они узнают, что детство миновало. Она – соблазнительница. Золотой мед – вот подношение, что ее женщина приносит ей.

– Выходит, у вас два добрых бога и два злых, и злые боги – Таис и Спящий, – подытожил я.

– О, нет, нет! Все боги очень хорошие, особенно Спящий! Если бы не Спящий, столько народу умерло бы с голоду! Спящий очень, очень великий бог. А если не приходит Таис, ее место занимает демон.

– Значит, демоны у вас тоже есть?

– Демоны есть у всех.

– Вот это верно, – сказал я.

Поднос почти опустел, и я уже вполне наелся. Жрец – мой жрец, как я вынужден написать, – взял лишь один маленький кусочек. Я поднялся, сгреб оставшуюся рыбу и швырнул ее в море, не представляя, что еще с ней делать.

– Это для Ютурны, – объяснил я. – Ваш народ знает Ютурну?

Человек вскочил на ноги, как только я встал.

– Нет… – Он запнулся, и я понял, что лишь страх помешал ему вслух произнести то имя, которым он недавно называл меня.

– Значит, наверно, для вас она – демон. Почти всю свою жизнь я тоже считал ее демоном; быть может, и я, и вы не сильно ошибались.

Человек поклонился, и хотя он был выше ростом и ничуть не толст, я увидел в его поклоне Одило так ясно, как если бы он сам вдруг встал передо мной.