Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — граф
— Сэр… так вы еще и огр?
— Я и тварь дрожащая, — ответил я раздраженно, — и царь, и бог… Не говоря уже о петухе без перьев или мыслящем тростнике. Широк человек, как сказал Федор Михайлович, широк!.. Правда, он хотел бы сузить, с чем я совершенно согласен. Всех надо сузить, одному мне широта не помеха. Все запомнили?
Раймон судорожно кивнул, не в силах ответить, Винченц ответил сдавленным голосом, словно кадык ему перехватила рука в железной перчатке:
— Все сделаем. Что передать?
— Сущую ерундишку. Запоминайте, а то писать нечем. «Мартин, бери всех людей, кто может держать в руках оружие, срочно веди к замку Элинор. Он сейчас захвачен Лангедоком. Нападения не ждет, а ворота я открою. Это приказ!»
Все трое вытаращили глаза, у всех отвисли нижние челюсти. Я уж хотел было назваться, пусть не для них, для Мартина, вообще добавить «Ричард Длинные Руки — Валленштейн», в интересах дела вроде бы можно и сбрехать, но в последний момент остановился. Если Мартин лоялен мне, то все равно приведет отряд, а если не захочет ввязываться в такое безумное предприятие, то и все регалии древнего рода не помогут. Всегда найдет отмазку, чтобы не послушаться.
— Можете добавить, — сказал я, — что Джулиан Дейз, кастелян, предатель. Он сегодня прибыл к Лангедоку, чтобы спланировать нападение на Валленштейнов! Если не ударить раньше самим, то…
Они отбыли, даже не переспросили, в самом ли деле верю в такую дикость, что Мартин возьмет всех, способных носить оружие, и поведет на захват замка, где сейчас лучшие силы Лангедока, включая его баннерных рыцарей и всех пятерых сыновей. Видимо, я им пыль пустил в глаза достаточно, но кого мне не удалось убедить, так это себя.
Мартин будет последним дураком, если оголит замок и уведет оттуда людей, повинуясь такому дикому приказу. Вся надежда на то, что в нем преданность и верность слову выше, чем трезвый расчет.
В замках вообще-то жизнь скучная, потому рыцарь всегда старается куда-нибудь слинять, будь это турнир, охота или приглашение соседа пограбить еще более дальнего соседа. Если слинять не удается, то самое радостное событие — это приезд менестрелей, паломников, странников, что уже достаточно для пира. А если вот такое грандиозное деяние, как захват замка соседа, чтобы хозяина зарезать или взять в плен, жену и дочек изнасиловать, — что может быть слаще, и разве не повод для великого пира, что должен продолжаться день и ночь, а потом снова день и ночь?
Яркий свет во всех помещениях, горят свечи, светильники и даже факелы, перед замком выкатили бочку со смолой, бросили туда факел, оттуда взметнулось ревущее багровое пламя. Пьяные везде, и хотя вооруженного народу много, однако хорошо организованный отряд с легкостью вошел бы, как нож в теплое масло, уничтожил бы верхушку, а остальных, если будут сопротивляться, перебил бы…
Я вздохнул. Мечты, мечты. Потому и ликуют, расслабились, что напасть некому. В замке Валленштейна слишком мало даже для караула, а уж о рейдах на противника и мечтать не приходится.
Вернуться оказалось потруднее, но в холле я постарался попасть на глаза всем, кто проходил через него, а одному даже уронил на ногу полено, чтобы разглядел меня и потом мог подтвердить, что этот дурак неуклюжий выходил сонный и заспанный из людской, разносил дрова по каминам. Все это время я присматривался и прислушивался, готовый засечь Джулиана первым, но кастелян, похоже, все еще помогает Лангедоку планировать захват крепости Валленштейнов так же быстро и блестяще, как сумел взять этот замок.
В конце концов, намозолив всем глаза, я в самом деле начал укладываться спать, оставив дверь распахнутой настежь. Дескать, если понадоблюсь, всегда готов услужить своим спасителям, ну а главное, чтобы как можно больше народу меня видели спящим и не связывали с таинственным исчезновением загнанных в ловушку последних защитников замка.
Ближе к полуночи, когда я почти уверился, что Кларисса не придет, в моем чулане блеснул слабый свет, Кларисса вошла тихонько, держа в одной руке свечку, другой прикрывая трепещущий огонек от движения воздуха. На сгибе локтя пережимает нежную кожу плетеная ручка корзины. Верх накрыт чистым полотенцем, но сильный запах жареного мяса с луком ударил в ноздри. Желудок беспокойно заворочался, сообщил, что вообще-то не спит, еще как не спит и в принципе готов потрудиться на мое благо. Более того, если я не заброшу ему несколько добротных кусков мяса с перчиком, лучком, то вообще не даст заснуть из чувства гуманизма и справедливости.
— Не спишь? — поинтересовалась она щебечуще. От нее вкусно пахло молоком, сыром и домашним уютом. — А то я не стала бы тебя будить.
— Как можно, — испугался я. — Ты такое скажешь, что и на голову не налазит!
Она примостила огарок на ножке перевернутого стула, огляделась критически:
— Ну и место ты выбрал…
— Сойдет, — ответил я поспешно, уже ужаснувшись извечному проклятию женщин раз в неделю перетаскивать мебель с места на место. — Много ли скромному человеку надо?
— Если скромному, то много, — рассудила она.
Ее ловкие руки быстро расставили на столе простые глиняные миски, а когда сняла крышку с горшка, пахнуло одуряющими запахами нежного мяса, приготовленного умело и со вкусом. Мои ноздри задергались, Кларисса засмеялась:
— Я сразу поняла, что ты недоедаешь!.. Да еще после тех ужасных пыток тебе нужно есть много, выздоравливать. И вообще ты какой-то слабый.
Я возмутился:
— Это я слабый? А ну пощупай мой бицепс! Нет, ты пощупай!
Она рассмеялась громче, показывая мелкие зубки и алый рот.
— У вас это зовется бицепсом?.. Ладно, потом пощупаю. Ешь.
— И ты ешь, — сказал я, но опоздал, она уже ела быстро и аккуратно, как белка, что не уронит ни единой крошки. — Сама готовила?
Она кивнула с набитым ртом, щеки раздулись, стала похожей на хомяка.
— Сама.
— Молодец, — похвалил я. — Очень вкусно!
— Я старалась.
— Молодец, — снова сказал я, похвала и кошке приятна, а женщина та же кошка, только еще и разговаривает. — Люблю, когда умеют готовить. Когда некому отдаться — женщина полностью отдается работе.
Она сказала обидчиво:
— Почему это мне некому отдаться?.. Просто Шварц сегодня в ночном дежурстве, я свободна. А ты выглядел таким жалобным…
— Двух вещей хочет настоящий мужчина, — ответил я, — опасностей и игры. Именно поэтому ему нужна женщина — как самая опасная игрушка.
— Я не опасная, — возразила она. — Я не обязана спать со Шварцем, потому что я свободная женщина.
— Дай женщине неограниченную свободу, — согласился я, — и она тут же ограничит твою.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});