Ольга Романовская - Дама с единорогом

— Разумеется, Ваша милость, — ответил звонкий юношеский голос.

— Дай мне, я поставлю печать.

Тихо зашуршал пергамент.

— Вот что… Скажи Айдрису, что больше он не дождётся от меня даже кости. Передай ему…

— Роу, ты там наустикиваешь своего парня на славного Айдроса? — На сцене вновь возник "кузен Ид".

— Славного Айдроса? Ты, наверное, хотел сказать, на мерзавца Айдроса, чьи кости не расплавит даже адская смола? Клянусь святым Давидом, я не ожидал от него такой подлости и больше не намерен платить за его сомнительные услуги! Будь моя воля, я своими руками вздёрнул бы его во имя светлой памяти души Монтегю!

— Но, Роу, он же твой…

— А он вспомнил о том, что я его родственник, когда чуть не угробил меня у Лангхейма? Отныне никакой помощи с моей стороны! Хотя нет, одну услугу я ему всё же окажу. Де Борн, обесчестивший его сестру, сейчас в И***. Ради поруганной чести Райнон я сделаю так, чтобы он задержался там надолго. Но это всё. И, учти, я делаю это ради Райнон, а не ради ее паскудного братца. А теперь, Питер, собачьи потроха, потрудись проводить меня, я уезжаю!

В доме поднялась кутерьма; несколько раз хлопнула дверь. Громогласный голос подвыпившего Ида, икая, пожелал кузену доброго пути и был в цветастых выражениях послан к чёрту. Притаившись в тени дома, Артур видел, как со двора выехала группа всадников и быстро скрылась в ночи. Он не успел их разглядеть, но, судя по затеянной ими перебранке, не меньше половины из них были валлийцами.

Подождав немного, баннерет осторожно заглянул в окно, надеясь разглядеть хоть что-то сквозь мутный бычий пузырь. Ему повезло: окно было выставлено, и Артур беспрепятственно смог заглянуть внутрь.

В комнате никого не было. На столе, в нескольких футах от окна, лежал свёрнутый в трубочку пергамент. Изловчившись, баннерет достал его и рассмотрел: он был запечатан серо-красной печатью с леопардом — печатью графа Роланда Норинстана.

Ну, конечно, как он сразу не догадался! Ведь другое произношение имени Роланд — Роуланд! Отсюда и пресловутый кузен Роу! Да и голос, он десятки раз слышал этот голос, странно, что он сразу не догадался.

Услышав шаги, он быстро положил бумагу на место и поспешил ретироваться. Обругав себя за то, что отослал слуг так далеко, Леменор отыскал Эдвина и послал его за Метью.

Итак, Норинстан, служа короне, сочувствовал валлийцам и собирался отправить на тот свет одного из своих товарищей. Несколько путали карты безупречная репутация графа и общий тон разговора, но печать на пергаменте расставляла всё по своим местам. Кому был адресован тот документ, что было в нем? Но он был оставлен валлийцам, а, человек, поставивший на нём свою печать, не раз открыто признавался, что пользуется связями по ту сторону рва Оффы. И связи эти, несомненно, покоились на родственных узах.

В дальнейшем Артур пожалел о том, что не взял пергамент с собой, пока же он гадал, какую выгоду сможет из него извлечь.

Бывший оруженосец, ныне низведённый до статуса старшего слуги и конюшего, бойко поинтересовался:

— Ну, я пойду, переговорю с хозяином на счёт ночлега?

— Я не буду ночевать в этом доме, — процедил Леменор. Разумеется, ему хотелось вывести на чистую воду хозяина, мелкого валлийского пособника, но баннерет знал, что там засели валлийцы во главе с "кузеном Идом". Он, конечно, пьян, его люди, наверное, тоже, но их много, и деревню они знают, как свои пять пальцев.

— Ну, так я другой дом найду. Я, когда Вас ждал, присмотрел один домик; думаю, он Вам понравится, сеньор.

— Мы уезжаем.

— Как, на ночь глядя? Домик-то славный, а хозяйка вдова…

Метью никак не мог отказаться от мечты провести ночь в тепле, под крылышком какой-нибудь румяной крестьянки, поэтому отчаянно сопротивлялся странному желанию господина.

— У тебя одни бабы на уме! — усмехнулся Леменор.

— Ну, зачем Вам уезжать? — зевая, продолжал настаивать конюший. — Ночью ведь и ехать-то страшно!

— Сказано тебе, что мы здесь не останемся — значит, не останемся! — раздражённо бросил баннерет. — Иди, собери остальных, а то они, собаки, опять напьются!

— Как Вам угодно, сеньор, — тяжело вздохнул Метью и тихо спросил: — Может, всё-таки останемся, сеньор?

— Ступай, шельма! — шикнул на него баннерет и с опаской покосился на темный ряд домов. Интересно, сколько там ещё валлийцев?

На свой страх и риск путники уехали из деревни во враждебную ночную мглу.

Баннерет не переставал думать о том, что видел и слышал, но он всё ещё сомневался в том, как ему поступить.

Небо очистилось; тёмный бархат усыпали жемчужины звёзд. Мягкий свет луны серебрил вершины холмов. Крики неизвестной ночной птицы посреди тишины будил в душе непонятную тоску. Пахло прелым листом и дымом.

Но, несмотря на мнимое спокойствие ночи, на душе было неспокойно: за каждым кустом мерещились валлийцы.

— Как же это могло случиться? — размышлял Леменор. — Как же Роланд Норинстан мог опуститься до этого? Он, так ревностно служащий короне. Но я видел его печать, слышал его голос, его и его ублюдка-кузена. Интересно, кому адресовано письмо? Все эти намёки на родственные отношения, заботы чьей-то чести… И всё же, какой шанс! Если барон Уоршел узнает о сомнительных делах будущего зятя, ему это очень не понравится. Да и Осней не будет в восторге от того, что под его носом валлийцы беспрепятственно убивают его людей. Тогда-то, граф Норинстан, мы и посмотрим, кто из нас будет купаться в лучах славы!

Но подавать историю в таком виде Оснею было нельзя. Он снова стал думать, перебирая факты. Если потребуется, их нужно было исказить, преобразовать, не изменяя сути.

Итак, что ему известно? Норинстан обещал убить человека ради чести сестры своего осведомителя. Валлийского родственника. Роланд Норинстан встречался с валлийцами, вёл с ними дружеские беседы, оставил им какой-то документ, скрепленный своей печатью, и уехал под их охраной.

Таинственный осведомитель, возможно, тот самый человек, которому предназначался пергамент, Айдрис, заманил их в ловушку при Лайдхеме. А, может, они вместе с графом устроили эту ловушку, а валлийский знакомый Норинстана потом без его ведома изменил условия, решив избавиться от компаньона. Зачем? Из-за денег, конечно же! Денег Давида ап Граффуда.

Леменор со злорадством подумал, что теперь Сомерсет Осней не будет так слепо доверять графу Норинстану. Граф Вулвергемптонский во всем советовался с ним, будто Роланд Норинстан был чем-то лучше и умнее других. Советов же Артура Леменора Осней не слушал; для него баннерет был мальчиком на побегушках.

Но теперь все изменится, он станет правой рукой Оснея. Граф вспомнит о его былых заслугах и наконец оценит их по достоинству. А если представить дело, как измену, и довести его до ушей помазанника Божьего, баннерет будет вправе рассчитывать на награду гораздо большую, чем уважение Сомерсета Оснея.