Елизавета Тьма - Господин Вечности

   Остановившись, я достал сумку, непослушными пальцами расстегнул замок, залез во внутренний карман, достал фотографию.

   Если всё нереально -- значит и они не реальны. Это... лишает мою жизнь смысла, а меня -- самой жизни, убегающей по каплям в пустоту...

   Лир и Лия -- реальность.

   Тебе меня не взять. Я буду жить!

   Тишина рассыпалась неслышным звоном, возвращая мне жизнь и реальность.

   Только теперь я полностью осознал и принял, что все эти глюки -- результат действия павшего на меня проклятья, подаренного на день рождения. Но я сильнее. Пока ещё -- сильнее.

   Следующие полтора часа мы провели в кафе. Ван питался кофе и молочными коктейлями, зависнув над моей тетрадью с решениями к завтрашней контрольной. И ладно бы он просто прихватизировал мою тетрадь и запоминал ответы. Так нет же! Он не умолкал! Или спрашивал что-то постоянно или объяснял и рассказывал как грёбаный лектор в аудитории.

   Через тридцать минут от его трёпа у меня начала раскалываться голова. Но я терпел стиснув зубы, и даже пытался отвечать без раздражения. Брат же ранен, я ж не могу послать его в... даль светлую.

   Шон изредка отвлекался на нас, посвятив всё время малявке.

   Через полтора часа, когда единственным желанием стало уменьшить поголовье близких родственников путём удушения одного из них, я попытался отвлечься, обратив пристальное внимание на Шона и малявку. И в очередной раз понял, что оба моих брата -- те ещё кадры.

   -- Шон! Ты, блин, чему ребёнка учишь?!

   -- Как грамотно отшивать старших придурков, как правильно бить перед тем, как удрать, и как разрядом помощнее долбануть, -- невозмутимо ответил старший родич. -- А что?

   Я пнул его под столом. Шон убрался с траектории удара, избегая повторного пинка и в притворном возмущении сказал:

   -- Ты это видела? Он меня бьёт! Братья -- это невыносимые создания... Вот, видела, опять дерётся! И мне с ними двумя жить в одном доме приходится!

   Шон состроил такое уморительно-несчастное выражение лица, что малявка, и без того весело хихикавшая, расхохоталась от души.

   Отвлёкшийся на этих двоих Ван ненадолго примолк. Слава Небу, а то я хотел уже или его убить, или сам удавиться. Оказавшись на улице, я вдохнул холодный морской воздух полной грудью, подождал, пока охладится моя гудящая от боли голова. Если сегодня я не убью ни одного из братьев -- им сильно повезёт! Очень сильно!

   Когда мы неторопливо брели в сторону корпуса, и я продолжал слушать казавшийся напрочь бессмысленным трёп светлого, голова готова была лопнуть от боли. Заставляя продолжать это терпеть и даже радоваться, в глубине разума звучала песня:

   Брат мой!

   Кровь связала нас

   Древним обрядом...

   Брат мой!

   Не смыкая глаз

   Я буду рядом! #

   # Харизма -- Брат мой

   Когда со стороны корпуса нам на встречу вышел нурман, преградив путь, я уже был на пределе. Поэтому его бледно-зелёная рожа и растерянно-виноватый вид невероятно раздражали.

   -- Ван, я не уверен, но кажется, это моя вина... -- Женя коснулся своей шеи, резко, будто опомнившись, отдёрнул руку. -- В качестве искупления готов сделать всё, что потребуешь.

   Ван ответил очень матерным жестом и потоком изощрённых ругательств, которые слышал только я.

   -- Понял, не лезу, -- отступил сокурсник. Посмотрел на меня. -- Ирдес, прости Маньяков. Меньше всего на свете я хотел, чтобы вы из-за меня поссорились. Если хочешь на кого-то злиться -- то лучше на меня. Они ни в чём не виноваты и...

   -- Жень, -- прервал я, позвав нормандца по имени и заставляя замолкнуть.

   Он опустил взгляд, решился было поднять его снова... Не успел. Потому что я врезал нормандцу кулаком в челюсть, вложив в удар всю свою злость и накопившееся раздражение!

   О Небо, хорошо-то как!.. Сильная боль в руке и стесанные об морду сокурсника костяшки приносили облегчение, а не страдание.

   Когда одногруппник, упавший на спину, приподнялся, потирая челюсть и поднял на меня взгляд, я произнёс, криво усмехнувшись:

   -- Теперь квиты. -- И уточнил, прежде чем прошествовать мимо: -- За двойняшек -- квиты.

   Настроение оказалось значительно приподнятым.

   -- Ника, ты видела?! Дерётся постоянно... -- пожаловался на меня Шон сидящей на его плечах девчонке. Только что-то осуждения в его голосе я не расслышал.

   "Крут на поворотах", -- оценил светлый.

   "Ван, поясни мне одну вещь, -- не выдержал я. -- Когда у тебя нет проблем с голосом, от тебя лишнего слова не добьёшься. Так что ж теперь тебя не заткнуть?"

   Некоторое время царило блаженное молчание.

   "Одно дело, когда чего-то не делаешь потому, что не хочешь, и совсем другое -- когда не можешь, -- всё-таки ответил брат. -- Такое молчание мне физически невыносимо".

   Некоторое время я переваривал эту информацию, потом в ультимативном порядке предложил:

   "Вали к Вэнди. Я тебя уже слышать не могу, а она будет рада твоему обществу".

   "Считай, что уже свалил", -- не стал спорить светлый.

   И наконец-то умолк. Слава Небу...

   Впрочем, эта божественная тишина царила минут десять, не больше. И когда прозвучала очередная реплика об очередной ерунде -- я просто удрал, прихватив с собой Нику. Мог бы как здоровый кошак по кличке Коррас прижать уши и зашипеть -- так бы и сделал.

   Чета ар'Рагнаров всё ещё торчала у директора, поэтому я предложил малявке прогулку к морю. И мы пошли собирать ракушки. Здесь вообще ракушечный берег. Ни песка, ни камней, сплошь останки разнообразных улиток.

   Ника носилось по берегу как электровеник, то и дело притаскивая мне ракушки покрасивее. Я брёл следом, глядя под ноги и размышляя... о многом. Подыскав подходящее бревно, сел, отговорившись тем, что устал. Продолжил наблюдать за девчонкой. Очень скоро ей надоело быть одной на берегу, и она присела рядом.

   -- Ты чего такой грустный?

   -- Вовсе я не грустный, -- отозвался я, посмотрев на кудрявую чуду. -- Тебе показалось.

   -- Вовсе мне не показалось, -- передразнила девчонка, сумев сымитировать мою манеру говорить и последние интонации. Взяла меня под руку, прижавшись щекой к плечу. -- Ты не потерял мой подарок?

   -- Ну что ты, как я мог? -- улыбнулся в ответ, расстегнув куртку и достав из-под ворота цепочку. На ней висело детское колечко и алмазная слезинка маяка Призрака. -- Никогда не потеряю. А ты мой не посеяла ещё?

   Вытащив цепочку с алмазной слезинкой из-под куртки, малявка повторила мои слова:

   -- Никогда не потеряю. И перо тоже. Оно дома осталось...

   -- Вот и хорошо. Застегнись, а то простынешь.

   -- Ты прямо как мама, -- сморщила мордаху девчонка, но куртку застегнула. Хитро-хитро на меня посмотрела. -- Ты всё ещё ждёшь, когда я подрасту лет на десять?