Вадим Проскурин - Эти бессмертные

Чем выше поднималась над горизонтом гора Губерт, тем сильнее Павла одолевали сомнения. До решающего сражения оставались считаные дни, а он все еще не представлял в полной мере, с чем связался и на что идет. Так было и раньше, но раньше ситуацию контролировал Хортон, а теперь он говорит, что понимает не больше Павла, и не похоже, что он врет. Хорошо быть фаталистом, как Хортон: дескать, хорошее перерождение мы себе обеспечили, а большего и не надо. Но Павел не готов рассматривать героическую смерть как достойное завершение похода. Может, не стоило так сразу выступать в поход? Выслать сначала посольство какое-нибудь… Хотя о чем можно договариваться со сверхъестественным существом, всезнающим и всесильным? А если оно не всезнающее и не всесильное, то зачем с ним договариваться, если можно уничтожить?

Очень странное и неприятное чувство — вроде бы нет явных причин менять уже принятое решение, но никак не удается отделаться от ощущения, что оно ошибочно, что нужно было делать все по-другому. А когда начинаешь думать, как это — по-другому, понимаешь, что лучше не получится, и, в конце концов, приходишь к выводу, что правильного решения нет. Как же это достало… Скорее бы уж эта гора чертова…

2

Он открыл глаза. Сторожевое заклинание прервало медитацию — кто-то приближался к священной горе. Судя по текущей напряженности силовых линий, этот кто-то еще далеко, есть еще время привести себя в порядок и подготовиться к встрече.

Эфемерная жизненная сила, равномерно разлитая по всему телу, да и не только по телу, сконцентрировалась в области неподвижного сердца, оно вздрогнуло, сократилось, и кровь побежала по жилам, вначале неторопливо, но все быстрее и быстрее. Чувствовать пульс странно, он всегда долго привыкал к этому, выходя из спячки. Особенно сильно это напрягало в первые два-три тысячелетия, потом он привык.

Первую минуту кровеносная система работает вхолостую, затем приходит время сделать первый вдох. Это больно — воздух буквально разрывает слежавшуюся легочную ткань. Впрочем, боль — не проблема, это чувство легко отключить усилием воли. Куда хуже с пульсом или, скажем, с икотой, не дай создатель, опять начнется…

Промелькнувшее в мыслях слово из древней эпохи заставило его улыбнуться. Слово «создатель» давно ушло из обыденного языка, сохранившись лишь в заповеднике философских текстов. А было время, когда все поминали создателя через слово…

Он сел. Прислушался к ощущениям тела — все нормально. Теперь утренний туалет, неприятная процедура, но необходимая. То есть не совсем необходимая, при желании можно заменить ее магией, но оно того не стоит. Как ни прочищай желудок — родниковой водой или магией, — тошнит одинаково.

Сторожевая нить вздрогнула еще раз. И еще раз. И снова, и снова, много-много раз. То ли в заклинании проявился скрытый дефект, незамеченный за долгие века эксплуатации, то ли на гору Губерт взбирается целая толпа. Кажется, ожидается что-то необычное, а не очередной граф, чудом победивший сюзерена, опьяневший и ошалевший от собственной удачи. Поначалу подобные персонажи веселили его, но за тысячи лет все приедается. Правильно говорили древние — ничто не ново под звездами.

Пожалуй, стоит собрать дополнительные силы. Это займет некоторое время, но бывают ситуации, когда осторожность не помешает. Он помнил, что такие ситуации бывают, но очень смутно, в последний раз это случилось очень давно, даже не сказать, сколько тысячелетий назад, он давно уже перестал следить за временем.

Он почувствовал странное воодушевление, казалось бы, давно утраченное чувство. Без новостей жить скучно, это и не жизнь, а так, череда прыжков из прошлого в будущее в поисках разнообразия. Раньше он время от времени пробуждался по собственной воле, выходил в большой мир, любил женщин, а иногда и мужчин, искал приключений и находил их. Иногда он вмешивался в большую политику, смещал и казнил графов и герцогов, но потом он засыпал снова, а когда пробуждался, — видел, что все вернулось на крути своя, а подвиги, им совершенные, превратились в легенды, а то и сказки, густо сдобренные моралью, но начисто лишенные сходства с оригинальными событиями. Иногда он тратил год или десятилетие, а потом выносил в большой мир философский трактат, который, как казалось ему, способен изменить путь бытия, направить течение жизни в новое русло, придать новые краски серой ткани бытия. Но так никогда не получалось, он засыпал, пробуждался и узнавал, что его труд или всеми забыт, или искажен до неузнаваемости многочисленными толкователями. Раньше он гневался из-за того, что так происходит, но прошло время, и он научился принимать путь бытия как должное. Любой предмет имеет массу, и весь мир имеет массу, и эта масса огромна, и какой бы беспредельной ни была твоя сила, тебе никогда не сдвинуть мир с места. Ты можешь лишь оттолкнуть от мира себя, что он и сделал давным-давно.

Он воззвал к создателю. Странно, но уже не одна сотня поколений верит в то, что создатель — просто абстрактный философский символ, не несущий практического смысла. И хорошо, что они верят в это, он давно убедился, что великие заклинания не следует раздавать кому попало. Впрочем, какое это заклинание? Это молитва, причем не просто психотропное бормотание себе под нос, а настоящая молитва, обращение к почти неисчерпаемому источнику силы, разумному, понимающему и доброму. Жаль, что последнее слово давно забыто.

Создатель отозвался. Как он и ожидал, решение состояло в мгновенном перемещении в ту точку пространства, где он сможет все увидеть своими глазами и не будет при этом подвергаться смертельной опасности.

Ему показалось, что это галлюцинация. Все поле зрения было заполнено людьми, их было не менее трех сотен, причем рабов почти не было видно, почти все люди были воителями. И это была не просто толпа, в их действиях и перемещениях угадывался неуловимый порядок, как будто ими всеми управляет чья-то единая воля.

Рядом с ним стояла женщина, очень молодая, очень красивая и, кажется, беременная. Создатель принес его к ней, стало быть, именно она ответит на все вопросы.

— Ты кто? — обратился он к ней.

При звуке его голоса она вздрогнула. И не только от неожиданности — он давно знал, что большинство людей считают его голос слишком низким, слишком хриплым и очень пугающим.