Марина Дяченко - Казнь

А Создателю, вероятно, вообще никто не нужен.

– Хмель!!

Слово впилось ей под лопатку, как небрежно пущенная стрела. Как пластмассовая стрела с наконечником-липучкой, игрушечная стрела из тех, которыми Анджей Кромар на спор попадал в яблочко десять раз из десяти…

– Что, Анджей?

Покрытое льдом круглое озеро завертелось, как виниловая пластинка.

…Костер под защитой базальтовой скалы. Сухое дерево, погибшее, но не упавшее, давало обильную пищу огню. Изогнувшись в немыслимой позе, дерево прикрывало путников от черного неба. Вернее, пыталось прикрыть – потому что голых веток не хватало на все это необъятное пространство, на эту колоссальную полусферу, усеянную мерцающими точками…

Ирена глядела вверх – и видела снежинки, вертящиеся над узорчатым льдом. Раскрасневшиеся мальчишечьи лица, стук клюшки, пар изо рта…

– Что ты так смотришь… Кромар?

Костер вспыхнул ярче. В огне проступили очертания замка, причем половина башен обрушилась, и над донжоном вздымалось пламя. Осадная башня, таран у ворот, полчища варваров, взбирающихся на стены…

Давний рисунок в записной книжке. Незаконченная повесть.

Ирена закусила губу. Если бы тогда, в той давней жизни, она умела писать вот ТАК. Так мощно. Так захватывающе, так красиво, в конце концов…

– Не надо, – сказала она тихо. – Не надо моделировать смерть.

Пламя опало. Костер горел, как прежде, более того – пора подкинуть сушняка…

– Я надеялся, что ты поймешь меня, Хмель.

– Тебе так нужно мое понимание, Кромар?

– Нет, – отозвался он нехотя. – Я проживу и так… Но я еще помню, как ты ерзала над своими… рассказами. Как протирала юбку, бледнела и хихикала, носилась по дому, как сумасшедшая… Ради чего?

Она молчала.

– Любой школяр, написавший звучную строчку… Любой гончар, удачно вылепивший свой горшок… способны понять меня, Ирена. Вообрази – бесчисленное количество гончаров… как звезд на небе. И каждый вынимает из печи лучший в своей жизни кувшин… и все они – во мне.

Она молчала.

– Ты хныкала от радости над исписанным листком, Хмель… А я…

Он поднял глаза, и Ирена невольно проследила за его взглядом.

Среди неба висела, распустив хвост, явившаяся из ниоткуда белая комета.

Ирена молчала.

Только что он создал и уничтожил МОДЕЛЬ – в костре, в течение минуты. Маленькую локальную МОДЕЛЬ, но кто знает, были ли варвары на стенах всего лишь движущимися фигурками… И не было ли у них прошлого и будущего. И чем они отличались от рыцаря Река, вампира Яна, врача Ника…

– Ты… немножечко страшный, Кромар.

– Разве? – кажется, он искренне удивился.

Она перевела дыхание.

– Меня послали, чтобы ты свернул МОДЕЛЬ.

Тот, что сидел напротив, улыбнулся:

– СВЕРНУЛ? Так-таки и просили передать?

Костер догорал, но Ирена ясно понимала, что, потянувшись за сухой веткой, сразу же свалится на бок. Лучше уж не позориться.

– Да. Именно так и просили передать… более того, грозили прикрыть МОДЕЛЬ снаружи. Дабы избежать вероятностных катаклизмов…

– Клизма, клизма, клизма, – рассеянно пробормотал тот, что сидел напротив. – Катаклизма…

– Петер говорил, – она проглотила слюну. – Говорил, что не хватает ресурсов. Петер боялся… что РЕАЛЬНОСТЬ изменится, Кромар. Раковая опухоль на вероятностной структуре…

– Оглянись, Хмель. Разве ЭТО не реальность?

Ирена оглянулась.

Базальтовая скала, закрывающая треть неба. Искры, по спирали летящие вверх, комета, распластавшаяся среди звезд, будто вычурная пряжка среди россыпи пуговиц…

– Любой ребенок, впервые построивший башню из песка… способен понять меня, Хмель. Да что там – любой птенец, пробивший скорлупу изнутри… поймет меня.

Она улыбнулась.

– Чему ты смеешься?

– Ты патетичен… Мне показалось, что ты выдержишь полновесную паузу… и скажешь: все это для тебя, Хмель. И полезешь целоваться.

Дерево заскрипело. Комета оставалась неподвижной.

– Нет, – шепотом сказал тот, что сидел напротив. – Не надейся.

Он встал. Ирена напряглась – но он всего лишь подбросил хвороста в огонь. Все так же, по спирали, взметнулись искры.

– Зачем ты ждал меня, моделятор?

Он молчал.

– Зачем ты звал меня? Зачем ты построил для меня… коридор? Комнату страха, совмещенную с сумасшедшим домом? Зачем?

Ниточки огня прорастали сквозь завал из сухих веток. Тянулись к небу, и хворост потрескивал все громче и громче.

– Ты ненавидишь меня, моделятор? До сих пор?

– Нет, – сказал он после паузы.

– Это очень кстати, – Ирена удовлетворенно кивнула. Погладила свой живот; подняла голову и посмотрела ему в глаза, и не отводила взгляда, пока огонь, прорвавшись наконец сквозь завал из веток, не встал между ними пульсирующей стенкой, и дрожащий воздух не исказил черты сидящего напротив до неузнаваемости.

– Я… ошибся, Хмель. Когда-то давно я верил, что смогу смоделировать мир из нас двоих… Не для нас, а ИЗ нас, понимаешь?

– Семья – ячейка общества, – сообщила она равнодушно.

– Неработающая модель, – ее собеседник пожал плечами. – Несовершенная… ты так в нее и не вписалась.

– Я виновата, – Ирена желчно усмехнулась.

– Возможно, – сказал собеседник с неожиданной злобой.

– И ты решил меня наказать…

– Нет… Я не такой уж плохой моделятор. Все что я сделал – несовершенно… и потому живет. Само по себе… развивается. А наша с тобой маленькая модель… развалилась. Сдохла.

– Чего ты хочешь от меня? – спросила она сухо.

Потрескивал огонь.

– Я вел тебя, – сквозь зубы признался тот, что сидел напротив. – Сквозь МОДЕЛИ. Я… не хотел терять тебя из виду… но все равно почти сразу потерял.

– Скотина, – сказала она равнодушно. И удивилась собственной душевной пустоте.

– Возможно… Вмешаться-то я все равно не мог… Для этого надо было свернуть все к чертовой матери, а мне было жалко… затраченного труда.

– Понимаю, – она кивнула. Погладила живот. Улыбнулась. – Не ревнуешь? Ни капельки?

– Пузо – не болезнь… – с нехорошей улыбкой отозвался моделятор. Улыбка перелилась в гримасу: – Я не ждал, что ты сможешь… подстилка…

Он тяжело дышал. Лицо его сделалось темным от прилива крови; возможно, Ирена походя ткнула пальцем в незажившую язву. Моделятор, попавшийся в собственный капкан, ревнивец, когда-то поколотивший в подворотне случайного ухажера разведенной жены – бесстрастный Создатель, наконец-то потерявший маску бесстрастия…

Она прислушалась к себе. Возмущение? Шок? Ничего подобного. Усталость, немножко – сочувствие… Да-да. Почти жалость к этому чудо-мастеру, ненароком отхватившему топором собственную руку – и теперь исходящему гневом над кровавым обрубком…