Карина Демина - Невеста

И это было неправильно.

— Пускай, ему так привычней, — Виттар был рядом. — Это всего-навсего место...

Еда со вкусом плесени. Холод.

Что бы Оден ни сделал — холод. По ночам особенно. Оден не способен больше спать, потому что во снах он замерзает почти до смерти. И тянется, тянется куда-то, умоляя помочь.

Не слышат.

А наяву его считают сумасшедшим. Наверное, он и вправду похож. Оден пытался объяснить, что вовсе не обезумел. Ему просто холодно.

И Эйо исчезла.

Он же разучился управляться со словами, и одни склеивались с другими, получалась сумятица. Ее записывали. Высокий. Тощий. С запахом ладана и камфоры на рукавах. С черным кофром и взглядом опытного палача. Со скрипучим раздражающим голосом, которым он объяснял, что происходит с Оденом.

Не врал: верил каждому своему слово.

Он видел много сумасшедших. Ему было скучно.

Эйо ищут, да, но не найдут. И значит, осталось уже недолго.

У Виттара красивая жена. Девочка не из Высших, и значит, в мире изменилось многое, возможно, что к лучшему. Вернуться стоило уже ради того, чтобы увидеть брата счастливым.

И жаль огорчать, но... он смирится.

Из него получился хороший вожак и сегодняшняя — сегодняшняя ли? — выходка была детской. Впрочем, поговаривают, что все безумцы — немного дети. Но Оден не сошел с ума. Ему холодно.

Только ему.

Еще там началось, в палате... отравили? Возможно. Яды встречаются разные, но доктор, при всем его равнодушии, распознал бы симптомы, если только... нет, Стальной Король не имел причин избавиться от Одена. Да и кому помешает калека, остаток жизни которого — к счастью недолгий — пройдет под защитой рода? Значит, не яд... и что тогда?

Эйо.

— Девушку ищут, — в сотый раз повторил Виттар. — И найдут, если это возможно.

Выходит, Оден разговаривает вслух.

Еще один симптом безумия.

...для него найдется строка в кожаном блокноте доктора. Краткое описание. Комментарий. И подчеркивание, всегда двойное, с нажимом, отчего перо рвет бумагу.

— И яда нет. Проверял... не только этот доктор, — Виттар по-прежнему недоверчив.

Да, кажется, были другие. Сколько дней прошло?

— Семь...

— Десять...

— Три недели...

Время перестало иметь значение. Его закупорили в склянке с высоким горлом, растворили в мутном содержимом, и оттого Оден то и дело проваливается в сон. А во сне замерзает.

Пить заставляют.

Пытались подмешивать в еду, но Оден чуял запах, и отказывался от еды. Так, из бутылки, честнее.

Лекарство? Допустим.

Только разрушает оно едва ли не сильней, чем холод. Оден пробует рассказать, и наверное, получается, если склянка вдруг исчезает. А мир на время становится прежним.

Ужин... ужины были... часто... он помнил, но почему-то все и сразу, как будто один длинный, бесконечный почти. Еда по-прежнему со вкусом плесени. А пальцы настолько замерзли, что Оден не способен был удержать вилку в руке.

Пожалуй, ему не следовало выходить из комнаты.

Разве что в салон с клавесином. Там музыка, которая отогревает ненадолго, возвращая способность видеть и понимать.

— Она чудесно играет, правда? — Виттар любуется женой, а Оден пытается вспомнить, как оказался в этой комнате. Пришел. Наверное. И солнце такое яркое... он давно не выходил на солнце. А ведь нравилось, чувствовал кожей, согревался. Сначала в куче прелых листьев, то, первое купание вряд ли возможно забыть.

И еще горячую кашу из какой-то крупы... толика жира. Шершавые края котелка. А вечером — заяц.

— Расскажи еще, — просит Виттар.

О зайце? Его было слишком мало, чтобы утолить голод, тогда казалось, что этот голод в принципе невозможно утолить. Внутри Одена дыра, в которую проваливается пища.

Или лучше о вороне, воде, о ручье, предлагавшем поиграть.

Собаках.

И яме. Мертвеце...

Дороге. Она все длилась и длилась. Эйо.

Королева.

Одно лицо на двоих, и надо же, когда-то это казалось важным. Вереск, серебро и мед. Все перепуталось. И Оден рассказывал ей о себе, потому что ему хотелось. А потом обидел.

Под рукой — лист бумаги, и Оден вычерчивает спираль за спиралью. Он понятия не имеет, что они означают, возможно, ничего. Но ему нужно рисовать. Так легче.

— Оден, пожалуйста, послушай меня... попытайся сосредоточиться. Ты видел где-нибудь подобные рисунки? Оден не уходи! Ну же, ты сумеешь. Ответь...

— Нет.

— А место, где ты девчонку завалил... да, злись, правильно, завалил ведь... то место каким было?

— Живым, — Оден попытался зацепиться за реальность. — Место имеет значение. Там родники были... вода играла... вода... и силы.

Обледеневшие губы не подчинялись.

Ее сила была горячей, не руда — солнце. А теперь солнце отобрали.

— Хорошо. Молодец. Сколько вы там провели?

— Семь... восемь... дней восемь... суток.

Наверняка, это важно, если его не оставляют в покое. И надо взять себя в руки.

— И одним разом дело не ограничилось? Трахались как кролики? Ответь.

— Да.

Грязно говорит. Неправильно. Виттар не понимает и... нарочно. Хорошо. Пусть говорит. Кроме злости сил не осталось.

— Ты сказал, что она сюда шла. Знаешь, к кому?

— Нет.

Злость уходит.

Снова холод. Стены покрываются белесыми узорами, сквозь трещины туман сочится. И Одену кажется, что скоро туман заполнит комнату до краев. А потом окно исчезнет и вернется яма.

Надо уходить.

Сейчас.

Он выбрался и соскользнул по водосточной трубе, которая затрещала под его весом. Ладони обожгло болью, и сознание ненадолго вернулось. Что с ним происходит?

Не так важно. Лишь бы закончилось побыстрее. Виттару не нужен сумасшедший брат.

У него жена и будет ребенок.

Род не прервется.

Хорошо.

Земля была мягкой и влажной, видимо, недавно прошел дождь. Странно, что Оден этого не заметил. Кажется, его память существует обрывками... пускай.

Добравшись до дерева с низкими раскидистыми ветвями, Оден лег на землю. Трава пахла травой, а кора — корой, и камень — камнем. Он прижался щекой к мокрой земле, позволяя ей забрать толику холода.

Кажется, он приходил к этому дереву раньше. Когда? Он не помнил.

Ночью снилась Эйо.

Эйо означает Радость.

Оден не забыл.

То, что с Оденом не все ладно, Виттар понял сразу.

Он был здоров. Физически. Шрамов и то почти не осталось.

Вот только...

— Ты же не ожидал, что он вернется прежним, — Стальной Король повернул шахматный столик и задумчиво склонился над парой пешек, готовых сойтись в бескровном, но яростном бою. — Он и так в гораздо лучшем состоянии, чем можно было надеяться.