Ольга Денисова - Черный цветок

Не век же сосед будет перетаскивать в сарай свои дрова? И что это его дернуло привезти их на ночь глядя?…

- Погоди, сынок, - отец тоже вгляделся в свет соседского фонаря. - Не надо, чтобы он тебя видел. Ненадежный он…

Есеня сжал губы: интересно, что бы сделал в такой ситуации Полоз? Ну да, Полоз просто не пошел бы к себе домой…

Но если ждать, то почему бы не похлебать щей? Есеня, оглядываясь то на дверь, то на окно, скинул фуфайку. Он не ел с самого утра…

Щи, сваренные Чарушей, оказались не хуже маминых. И Есеня, захлебываясь и перескакивая с места на место, рассказывал о своих приключениях. Отец предложил бросить медальон и уехать в Кобруч, но Есеня отмахнулся:

- Бать, в Кобруче плохо. Я там чуть с голоду не умер. В Урдии еще ничего, там море. Я хочу летом на море посмотреть - говорят, Урд летом очень красивый. Но знаешь, жить-то лучше дома. Съездить посмотреть - это здорово. А жить - нет уж. А еще меня Улич зовет учиться у него, он меня всю зиму учил и сказал, что я способный.

Отец кивал и тоже посматривал в окно. Когда Есеня рассказал ему про харалуг и про то, что булатным ножом можно открыть медальон, отец поверил. Сразу поверил, в отличие от Полоза, нисколько не сомневался. И сказал:

- Я знаю, ты металл чувствуешь. Значит, и с медальоном не должен ошибиться. А что Полоз тебе не верит - так он никогда никого не слушал.

- Правда, бать? Ты правда так думаешь?

- Конечно. Ты ведь булат сварил. Знаешь, когда Мудрослов еще не знал, что это ты, он так и сказал: я хочу пожать руку этому мастеру.

- Ничего себе! - Есеня хохотнул, но вовремя спохватился и в который раз взглянул в окно: сосед еще не закрыл ворота. Да сколько же можно! Уж не нарочно ли он?

- Есеня, послушай. А тебе так нужен этот медальон? Может, ну его, а? Столько беды от него…

- Бать, ты что, не понимаешь? - Есеня вдруг стал серьезным. А не обидится отец, если так в лоб говорить с ним о его ущербности? - Бать, это ведь я для тебя…

- Что «для меня»?

- Если медальон открыть, ты станешь… такой, как раньше был. Ну, еще до того, как я родился…

Отец вскинул голову, и в его глазах мелькнул испуг. Может, он вовсе не хочет быть таким, как раньше? Ведь ущербные всегда говорят, что стали счастливыми.

- И ты только для меня затеял все это? - тихо спросил он.

- Конечно, бать! Меня Избор твоей саблей ранил, вот, - он поднял подбородок и показал тонкий шрам. - Но я ему так и сказал: мне все равно, что будет, но медальон я не отдам. Хочу, чтоб мой батя стал такой, как раньше!

- Сынок… Не надо… Я и так как-нибудь проживу. Давай уедем.

- Нет уж! Да и какая разница теперь-то? Ножик взять и открыть. Делов!

В обеих спальнях одновременно зазвенели выбитые сильными ударами стёкла, и тут же раздался грохот у калитки. По полу загремели тяжелые шаги, а в это время стража во дворе, сломавшая забор, уже выбивала дверь в сени. Нет, не зря сосед возился перед домом со своими дровами! Ловушка! С самого начала это было ловушкой!

Отец побледнел и шагнул к двери.

- На чердак. Быстрей, - шепнул он, сунув в руки Есене фуфайку.

Есеня кивнул и рванулся к лестнице, но из детской спальни вышли сразу трое, а вслед за ними - еще трое из родительской. Отец перегородил им дорогу, Есеня схватился за ступеньки, и в этот миг рухнула дверь.

Их было очень много, они заполнили всю кухню. Есеню, успевшего подняться на несколько ступенек вверх, за ноги стащили на пол, он потерял отца из виду - похоже, того сбили с ног. А может, убили? Нет!

- Батя! - закричал Есеня. - Пустите! Пустите меня!

Он начал бешено рваться из цепких рук, он кусался, царапался и бил стражников босыми пятками. Его тащили к двери, он упирался, извивался ужом и грыз зубами все, до чего мог дотянуться. Стражники вскрикивали и разжимали ненадолго руки, но их было много, очень много! Его выволокли во двор и хотели связать, но Есеня бился так отчаянно, что у них ничего не вышло. Он не чувствовал боли от увесистых ударов, которыми они надеялись заставить его подчиниться, он не давал заломить себе руки за спину и дрыгал ногами, которые с трудом держали четверо стражников. И стоило им на секунду ослабить хватку, как пятка Есени тут же влетала кому-нибудь в лицо. Едва чья-нибудь рука приближалась к его запястью, он впивался в нее ногтями, и ее сразу отдергивали.

- Звереныш! - шипели стражники со всех сторон сквозь ругань и крики.

Даже удар рукояткой сабли в солнечное сплетение не заставил его успокоиться - Есеня только согнулся немного и укусил чью-то ляжку. Они хотели накинуть петлю ему на шею, но он поймал ее ртом. Кто-то начал его душить - и это им не помогло. Его так и понесли по улице, широко разведя руки и ноги, а он изгибался, клацал зубами и мотал головой.

Городскую тюрьму - мрачное приземистое здание из желто-серого камня на главной площади города - с четырех сторон окружала частая железная ограда, и Есеня ухватился рукой за обжигающе холодную стойку, когда его тащили через открытые ворота. Кто-то из стражников, идущих рядом, замахнулся факелом, но его одернули:

- Сильно не бить! Не калечить, рук не ломать! Слышал же, что сказано было!

- Ага, не бить! Оторви его теперь!

Есеня сжал кулак еще крепче, но его дернули вперед, и рука соскользнула. Он зарычал от обиды и начал вырываться с новой силой.

Тяжело же им пришлось в узких тюремных коридорах! Есеня ни о чем не думал и ни на что не надеялся - он просто сопротивлялся. И не прислушивался даже, о чем стражники говорили между собой. Впрочем, его быстро передали тюремщикам, а те, в отличие от деревенских парней, знали свое дело гораздо лучше. Кто-то ударил его по шейным позвонкам ребром ладони, отчего руки и ноги сразу обмякли и сделались ватными, кто-то скрутил руки за спиной, и дальше Есеня, подталкиваемый в спину, пошел сам, спотыкаясь и иногда падая на колени. Он еще огрызался и даже укусил тюремщика, но тот ухватил его за волосы и запрокинул голову назад, после чего Есеня мог только щелкать зубами.

- Раз сопротивляется - в кандалы и к стене, - крикнули вслед, - пусть поутихнет немного.

Его втолкнули в камеру без окон - настоящий каменный мешок, в углу которого на полу валялся пук соломы, - и подвели к стенке, где в нее были прочно вмурованы два кольца. Есеня ждал, когда они отпустят ему руки, ну или хотя бы не будут заламывать их за спину так крепко. Холодное железо стиснуло запястья - тюремщики долго возились с клиньями, удерживающими кандалы закрытыми, а потом его руки потянули вперед. Есеня удачно выбрал момент, и удары тяжелыми цепями вышли страшными: один из тюремщиков закричал и отступил, закрывая лицо руками, но второй, увернувшись, немедленно ударил Есеню по пояснице чем-то плоским и тяжелым. Есеня рухнул на колени как подкошенный, тюремщики подхватили цепи и потянули вверх, пропустив их через кольца и соединив замком.