Кристофер Сташеф - Мудрец

Кьюлаэра слегка поклонился, Сингорот ответил тем же. Затем Кьюлаэра осторожно повернулся в сторону ваньярской шаманши, словно понимал, о чем та говорит. Сингорот удивленно понаблюдал за ним, после чего и сам очень охотно повернулся к шаманше.

Что бы она ни говорила, это вызвало бурю недовольства. Сингорот схватил свой меч, сунул его в ножны и побежал к толпе стоящих вокруг шаманши людей. Они яростно спорили, махали руками, голоса некоторых звучали злобно, но некоторых — радостно.

Кьюлаэра схватил Коротровир, сунул его в ножны и подошел к Йокоту:

— Добро пожаловать обратно, маленький шаман. Ты не представляешь, как я рад видеть тебя живым.

— Догадываюсь, — мрачно ответил Йокот. — Готовься защищать Масану, воин. Очень скоро защита ей может понадобиться больше, чем любому из нас.

— Масану? Ваньярскую шаманшу?

— Именно так.

— Вы не теряли время в ваших краях, верно?

— Мы выяснили, что Ломаллин сильнее Боленкара. Я рассказал ей о том, как у нас строится семейная жизнь. Кажется, наши устои ей понравились больше, чем ваньярские.

— Неудивительно, — поежившись, сказала Луа. Кьюлаэра мрачно посмотрел на нее:

— Что тебе известно о ваньярской жизни?

— Я разговаривала с Вирой и ее женщинами. Те, что увели их в плен, то и дело пугали их тем, как они будут их насиловать раз за разом, чтобы они рожали им детей. И как только родятся девочки, они будут насиловать и их, чтобы те приносили им новых и новых детей. — Луа передернулась. — Не удивляюсь, что женщина-шаман предпочла такую жизнь, какой учат Ломаллин и Рахани.

— Я тоже не удивлена, — кивнула Китишейн.

— Значит, она проповедует своим людям учение Ломаллина?

— Она говорит им, что по крайней мере надо перестать слушать Боленкара, а его жрецы так запросто на это не пойдут. — Йокот напрягся. — Вон они идут!

Их было трое, облаченных в штаны и рубахи, на их плечах колыхались черные накидки, на головах красовались черные шапки, в руках были зажаты кривые палки, напоминавшие змей. Самый важный из троих, седобородый, что-то крикнул Масане. Она выпрямилась и холодно посмотрела на него — так холодно, что Йокот воочию увидел ее страх, — и ответила коротко, но ясно.

Старейший жрец пришел в неистовство. Он заорал на Масану, завизжал, потряс у нее перед лицом змеиной головой посоха. Она отпрянула на дюйм, посмотрела ему прямо в глаза и что-то сурово ответила. Жрец побледнел, развернулся, поднял руки, стал размахивать в воздухе посохом и что-то кричать своим людям. Народ зароптал, злость смешалась с любопытством, но всего сильнее было удивление. Кто-то из воинов задал вопрос. Другой поддержал его криком и задал еще один вопрос.

Старейший жрец побагровел и обрушил на них свою ярость. Те, кто стоял ближе к нему, сжались, но смотрели с вызовом; те, что стояли дальше, принялись сыпать вопросами, затем стали что-то кричать. Жрец побледнел и заревел, глядя на Кьюлаэру и Йокота. Луа перевела.

— Он говорит, что мы — святотатцы, если утверждаем, что Боленкар может быть не прав. Он говорит, что за этот грех мы должны умереть.

Сказав это, жрец швырнул на землю свой посох. Два молодых жреца бросили свои посохи рядом. Казалось, будто деревяшки извиваются; их изгибы пришли в движение. Палки ожили, и гадюками поползли в сторону Кьюлаэры и его друзей, широко раскрыв пасти с ядовитыми клыками, на кончиках которых блестели капельки яда. Высокий жрец закричал, а Луа сказала:

— Он говорит, что их укус — мгновенная смерть.

Йокот немного отошел в сторону, встал на цыпочки и крикнул что-то жрецам на шаманском языке. Они лишь злорадно улыбнулись и молча продолжили смотреть. Тогда Юзев что-то крикнул им, но в ответ услышал лишь гогот.

— В ответ на такое оскорбление они не стали бы смеяться, но они не поняли его. Эти жрецы не знают шаманского языка.

— Это не шаманы, это обманщики, — сказал Йокот, — гонцы Боленкара с посланием ненависти и войны. Идем, Юзев, убьем по змее!

— Нет! — Луа вышла вперед, глаза ее горели. — Это моя работа. Оставьте их мне.

— Нет, сестричка! — крикнула Китишейн.

— Пусть она сделает это, — сказал Йокот. — Она владеет магией гномов, а гадюки — земные твари. Она убьет их быстрее и вернее, чем мы.

Он не сводил взгляда с Луа. Каждый его мускул был напряжен, зубы сжаты, на лбу выступил пот.

Китишейн неохотно осталась на месте, но она держала наготове лук со стрелой.

Луа принялась танцевать и петь что-то тихое, похожее на колыбельную песню. Змеи поползли медленнее, подняли головы. Они начали покачиваться из стороны в сторону, следуя движениям Луа.

Высокий жрец крикнул своему питомцу что-то ободряющее. Змея, казалось, не услышала его и медленно, очень медленно начала закрывать пасть и прятать клыки. То же самое сделали и ее подруги.

Танец Луа все усложнялся, голос становился более страстным. Йокот начал тихо двигаться с нею в лад, по его лицу скатывались капли пота, в глазах был голод и желание. Змеи заинтересовались, две из них посмотрели на третью.

Китишейн неожиданно поняла, что происходит. Две змеи были самцами, а третья — самкой! Голос Луа становился томным от желания. Китишейн моргнула, она подумала, что скорее всего ошиблась. Наверняка ей показалось, что фигурка маленькой женщины окутана зеленоватой дымкой!

Змеи как будто забыли о ней и начали интересоваться друг другом. Самцы скользнули к самке.

Высокий жрец крикнул, почти завизжал.

И тут вдруг самцы увидели друг друга. Их пасти раскрылись, раздалось протяжное шипение. Они замерли перед броском...

Луа запела громче, сияние вокруг нее начало уплотняться, голубеть.

Змеиные глаза блестели, клыки спрятались, пасти снова закрылись. Они как будто забыли друг о друге и обратились к самке.

Самка начала извиваться в лад с пением Луа. Она извивалась все сильней, самцы подползли к ней, каждый со своей стороны, повторяя ее движения.

Жрец неистово вопил, помощники вторили ему. Они подбежали к былым жезлам, подняли руки и начали читать заклинания. Друзья понимали лишь непрестанно повторявшееся слово «Боленкар!».

Вокруг змей появилась красное сияние. Они притихли и уставились на Луа ледяными глазами.

Йокот выхватил кинжал и собрался с силами. Китишейн подняла лук.

Пение Луа стало еще более настойчивым, все услышали, как она произнесла имя Рахани. Кроме этого слова, все остальное вообще не было похоже на речь, но она снова произвела: «Рахани!»

От нее начало распространяться голубое свечение и окутывать змей. Когда оно коснулась красного сияния, появились искры, затем свечения слились, стали одним — темно-малиновым, постепенно светлеющим, становящимся сиреневым.