Татьяна Гуркало - Второй верхний предел

Тошиминэ в этом деле самоустранился. Он величественно велел Хаски присмотреть за всеми и зачем-то поперся разыскивать то ли ключницу, если такая должность здесь существовала, то ли библиотекаря, то ли архив.

Хаски, как и положено первому помощнику на все согласился и постарался отогнать назойливую мысль о том, что к вечеру и этот командир бесследно исчезнет. Заставить себя не следить за Рыжей Сволочью оказалось нелегким делом.

Вообще, ощущение было такое, что весь мир вдруг и сразу взял и сошел с ума. Причем, не только этот предел. Возможно, сошли с ума они все, все какие существуют, даже те, о существовании которых пока по той или иной причине никто не догадывается.

Замок Хаски нравился все меньше.

Очень хотелось действовать. Делать хоть что-то, не обязательно полезное. А вместо этого приходилось ждать, неизвестно чего.

Бродить по окрестным лесам и полям, призывая Ленока было бы совершеннейшей глупостью. Возможно, именно ее и не хватало для полной абсурдности создавшейся ситуации.

Хорошо хоть император не появляется, дабы напомнить гостям о своей маленькой просьбе.

Наверное, тоже не хочет столкнуться со злобной Тэйтэ.

Или занят.

Или…

Или он прекрасно знает, что тут происходит, тайком поддерживает призывателей, а Ленок тихо и мирно висит на цепях в одном из подвалов.

Жалко, что в эту картинку не укладывается Хатахан. Так бы можно было хоть подвалы обыскать. Все занятие. Главное не подпускать рядовых до вина. А то ведь напьются с горя.

— Оказывается, я больше всего ненавижу вынужденное бездействие, — задумчиво сказал Хаски своему отражению. — Оно меня бесит. Меня даже Рыжая Сволочь никогда так не злил. Занятное открытие.

— Быстрей!

Чувствовать, как жизнь человека по капле утекает как вода сквозь пальцы, растворяясь в ничто было по настоящему неуютно. А от того, что этот человек был настолько близок… Даже не столько по крови близок, хотя именно она обуславливала ту связь, которая сейчас позволяла чувствовать, что человек под завалом все еще жив, сколько духовно. Ни отец, ни младший брат, ни целая толпа других родственников никогда не были и вполовину настолько близки, как брат старший. Первый учитель, никем не признанный, но от этого не переставший быть учителем.

— Быстрей!

И кричать на самом деле бесполезно. Быстрее не будет. Магию применять нельзя, и без того эта проклятущая гора слишком нестабильна. Трещит и грозится в ближайшем будущем провалиться к лысым демонам. И тогда на этом месте появится еще один разлом, близнец того, который расколол едва выросший в найденной и казавшейся уютной долине город на две половины. На верхнюю, цепляющуюся к горам, вросшую в них корнями и нижнюю, бестолковую и изменчивую как заглядывавшее в просвет между двумя черными скалами море.

— Быстрей!

А потом вдруг стало поздно. Не для всех. Кого-то там откопали и откачали. А ему было все равно. Потому что кусочек его мира умер. Окончательно и бесповоротно.

Навсегда.

Ленок дернулся, пытаясь отмахнуться от липкого наваждения, постоянно насылавшего один и тот же сон о том, что он не успел. Спешил, но не успел. Потому, что надо было спешить еще больше. Точнее, следовало спешить с самого начала, когда почувствовал, что брату больно, а не тратить драгоценное время на поиски не пригодившегося оружия и самых сильных бойцов сектора. Те, что послабее с лопатами тоже неплохо справлялись.

С тех самых пор подобной глупости он больше не повторял. Лучше брать то, что есть, чем терять время, разыскивая что-то большее.

Это не помогло.

Это просто стало уроком.

А еще он больше не позволял почувствовать родственникам свой страх и боль. Потому что чувствовать чужую боль гораздо хуже, чем собственную. А страх — это вообще что-то запредельное, вызывающее кошмары и заставляющее чувствовать себя маленьким, слабым и ни на что не способным. С собственным страхом можно бороться, с чужим не получается. Даже если владелец свой страх заставил съежиться и уползти как можно дальше. Точнее, особенно если заставил.

Открывать глаза не хотелось. Ничего нового он не увидит. Кем-то трудолюбивым выдолбленная штольня, со свода которой свисают корни и время от времени срываются тяжелые капли воды, падающие в большую лужу у стены. Какая-то светящаяся слизь, неряшливо размазанная по ничем не выдающемуся участку стены. Практически истлевшая мебель. И как дополнение пейзажа недовольная личность, закутанная с ног до головы в темную тряпку.

Личность была недовольна Леноком.

Он, видите ли, посмел не дать себя убить.

С такой радостью полез в ловушку, а убить себя не позволил. Было от чего расстроиться и начать излучать недовольство.

Правда, Ленок отлично понимал, что даже если эта личность лопнет, ему оно ничем не поможет.

Впрочем, так ему дураку и надо. Знал же, что в принципе не может быть самым умным. Причем, давненько знал, еще в школе это понял. Именно поэтому был всегда осторожен и никогда полностью не полагался на свои суждения.

Его суждения могут быть ошибочны. В восьми из десяти случаев. Поэтому нужно быть готовым ко всему.

А тут вдруг взял и уверовал в себя. Бросился спасать честь и достоинство. Испугался. Не за себя.

А разве ученик имеет право сомневаться в учителе? Если сомневаешься, то учителем этот человек больше быть не может. А если признаешь, что может, значит гони сомнения.

Ленок засомневался. На короткое мгновение, но этого хватило. И пошел искать подтверждение. Он был уверен, что его найдет.

Найдет и спрячет так далеко, чтобы больше никто и никогда не наткнулся.

— Думаешь? — проскрипела фигура, закутанная в черную тряпку.

Командир фиолетовых несколько раз моргнул, пытаясь привести плывущее зрение в норму, и не без интереса уставился на успевшего надоесть собеседника.

— Плохо выглядишь, — произнес наконец и постарался изобразить жалеющую улыбку. — Даже на человека мало похож.

— Люди слабы, — уверенно выдала фигура и неспешно заковыляла к выходу. — И я тебя переживу, — пробормотала обернувшись. — Даже лучше. Я пришлю Хатахану твою голову. Чтобы знал.

Да, сомневаться в учителях нельзя, ничего хорошего из этого не выйдет. А голову это существо все равно не получит. В худшем случае горку пепла.

Самоубийство и жертвоприношение не одно и то же, правда, ведь? В первом случае чья-то отлетающая жизнь посвящается тому, кому поклоняется убивающий. Во втором — жизнь просто выбрасывается, как старая и успевшая надоесть вещь.

Глупо оно все. С самого начала было глупо.

Факты совпали и выстроились ровным рядом, словно воины императора на параде. Только вот прошествовать мимо командира фиолетового сектора не пожелали. Они стояли, вопили и всячески привлекали к себе внимание. Пока он не решил действовать никому не рассказав о своих догадках.