Лэйна Джеймс - Колдовской камень

Первое, что услышал Люсьен, немного опомнившись, был чей-то плач, и он пробудил в нем странное воспоминание. Оглядевшись, король увидел Гэйлона, который, вырвавшись из рук своих конвоиров, скорчился над телом Дэрина, не сдерживая рыданий. Вырвав клинок из сердца Дэрина, Люсьен уже был готов нанести Гэйлону страшный удар, однако Нанкус перехватил его руку у самого запястья, сжал ее с нечеловеческой силой и вырвал меч из ослабевших пальцев.

Фейдир, черный от гнева, сжимал свой Камень, готовясь сделать свой ход. Как ни странно, но при виде его лица Люсьена разобрал смех. Затем он наклонился к телу герцога и, погрузив палец в теплую кровь, скопившуюся на ковре небольшой лужицей, провел поперек своего лба алую полосу.

— Ты безумен! — прошипел Фейдир.

— Достаточно безумен, чтобы догадаться, где спрятан Кингслэйер, — беспечно ответил Люсьен. Теперь все внимание Фейдира было приковано к нему одному. — Я видел Госни в ту ночь, когда нашел в его покоях эту загадочную бумажку?

— Но я обыскивал его комнаты, я обыскал весь замок!

— Меча нет в замке, дядя.

— Где? Где мой меч?

Люсьен снова засмеялся.

— Не спеши, Фейдир. Я сам принесу его тебе, если ты пообещаешь мне кое-что взамен.

Рука Фейдира выпустила Камень и медленно опустилась.

— Что?

— Отдай мне Гэйлона, чтобы я мог делать с ним все, что захочу.

Фейдир криво улыбнулся.

— Я понимаю твои чувства, племянник, но запомни вот что: если я не получу Наследия Орима, ты жестоко поплатишься!

При этих словах Фейдира в глазах короля вспыхнул мрачный огонь:

— Как это?

— За то, что ты преждевременно убил Дэрина, ты лишишься какой-нибудь очень дорогой для тебя вещи. Какой — я выберу сам.

Люсьен с трудом сглотнул, однако кивнул головой в знак согласия.

— Договорились, — он щелкнул пальцами, давая знак одному из стражников следовать за собой:

— Эй, ты! Мне понадобится твоя помощь.

Стражник покосился на Нанкуса, и тот легким кивком головы подтвердил свое согласие.

— Я вынужден попросить, чтобы мне вернули мой меч, — надменно бросил Люсьен капитану, протягивая вперед руку. Нанкус неохотно возвратил оружие. Люсьен тут же махнул мечом в направлении принца и ухмыльнулся, заметив, как сразу напрягся Фейдир. Прежде чем спрятать клинок в ножны, король плашмя похлопал Гэйлона по плечу. Принц поднял на него свое лицо, мокрое от слез и испачканное кровью.

— Я приду за тобой? скоро, — пообещал Люсьен, надеясь увидеть в глазах принца страх, но лицо юноши выражало лишь растерянность.

Слегка вздохнув, Люсьен отправился добывать Кингслэйер, одинокий стражник нехотя последовал за ним.

Когда Гэйлона попытались оттащить от тела Дэрина, он стал сопротивляться, и Нанкус утихомирил его жестоким ударом. Лихорадочно размышляя, Фейдир снова уселся в кресло. Окровавленное и разбитое лицо принца красноречиво свидетельствовало, что Нанкус без его, Фейдира, разрешения, позволил себе применить рукоприкладство. А Люсьен! Посланник уже решил, что Люсьен поплатится в любом случае. Стоит ему только получить Кингслэйер, и тогда ему не придется больше прятаться за спиной короля-марионетки. Нанкуса придется наказать, но Люсьен должен умереть. Да, его племянник уже пережил собственную полезность.

— Капитан, отведите принца в застенок, — распорядился посланник. Нанкус двинулся вперед, и Фейдир внезапно добавил:

— И не вздумайте снова бить его. Я хочу, чтобы Гэйлон мог что-то соображать на случай, если Люсьен не принесет меча. Ясно?

— Так точно, ваша милость, — ответил Нанкус, однако в его интонациях проскользнула недовольная нотка.

— Но сначала уберите тело, — Фейдир указал на труп Дэрина. — А заодно и ковер. Он весь пропитался кровью.

17

Сны ее были приятными и подробными, только слишком короткими. Это были краткие мгновения отдыха в промежутках между приступами боли. Наверное, ее мускулы скоро разорвутся, а желудок превратится в камень. Минуты тянулись, как столетия, а Джессмин все еще лежала на кровати совершенно беспомощная, с ужасом ожидая каждого приступа судорог. После каждого такого приступа ей снова снились сны. В этих снах она снова находила Гэйлона — иногда он являлся ей в образе избалованного десятилетнего мальчика, а иногда — в образе молодого человека с лютней в руках, поющего у реки.

Начался и закончился очередной мучительный приступ, но на этот раз, прежде чем Джессмин провалилась в сон, чьи-то теплые пальцы коснулись ее лица. Кто-то тихо позвал ее по имени, и принцесса открыла глаза. Сначала она увидела только темноту, потом ее глаза разглядели во мраке туманную, расплывающуюся фигуру. Она почувствовала, как сильная рука проскользнула ей под шею и приподняла ей голову. В следующий момент ее губы разжались и в горло потекло что-то теплое, горькое и противное на вкус. Сделав первый глоток, Джессмин закашлялась, но странная жидкость смочила ей иссохший язык и пылающее небо, утолив страшную жажду, которой она почти не чувствовала во время приступов. Джессмин с жадностью выпила все остававшееся в кружке и облизнула губы языком. Ей хотелось пить и пить без конца. Опустевшая чашка куда-то пропала, но голос, позвавший ее из темноты, все еще шептал какие-то слова совсем рядом, подбадривая и успокаивая Джессмин, когда тело ее снова напряглось, а зубы сжались.

Когда приступ прошел, заботливая теплая рука поднесла ей воды — сладкой и прохладной, и принцесса заплакала, когда чашку во второй раз отняли от ее губ.

— Тише, милая, тише, — уговаривал ее ласковый голос. Она снова почувствовала на своем лице нежное, успокаивающее прикосновение. Джессмин уснула, и ей показалось, что этот отрезок блаженного забытья был гораздо длинней, а последовавший за ним приступ боли — короче. Но даже корчась в судорогах, она продолжала слышать голос — добрый, ласковый, нежный, успокаивающий и заботливый.

Последние слова, которые Гэйлон сказал Дэрину, были исполнены гнева. Принц во всех подробностях припомнил их спор относительно того, идти или не идти в замок, припомнил всю свою похвальбу и горькие упреки, которые он адресовал Дэрину. Теперь ему никогда не взять своих слов назад. Дэрина не стало, и боль потери, терзавшая Гэйлона изнутри, не могла даже сравниться с физическими страданиями, которые ему когда либо приходилось терпеть.

Жгучие слезы застилали ему глаза, и принц споткнулся, сильно ударившись коленом о ступеньку. Только рука стражника, крепко вцепившаяся ему в локоть, удержала его от долгого падения вниз по узкой и крутой лестнице. Стражник разразился потоком самых страшных ругательств, проклиная неловкость принца. После распоряжения Фейдира никто из тюремщиков ни разу не посмел ударить его, однако они по-прежнему не церемонились с ним и обрушивали на него потоки брани, стараясь уязвить его словесно. Вот и сейчас Гэйлона грубым рывком поставили на ноги и снова повели вниз, в подземелья замка.