Мария Захарова - Вой лишенного, или Разорвать кольцо судьбы

Сын Лурасы и Антаргина — их малыш. Уже взрослый, но для нее так и оставшийся ребенком.

— Пора, — Раса смахнула слезинку с ресниц и отпустила на лицо вуаль. — Мы и так сильно опаздываем.

Лутарг согласно кивнул, хоть и не чувствовал уверенности в правильности их решения. Он просто не смог ей отказать. Духу не хватило. С того момента в комнате, когда мать обняла его и тихо заплакала, пряча всхлипы на его груди, он ни в чем не мог ей отказать. А она не отходила от него ни на шаг, словно боялась, что сын исчезнет. Все время прикасалась к нему, то теребя волосы, то гладя руку, то поправляя что-то, ведомое только ей. И как ни странно, раздражение не просыпалось в нем от этих касаний. Скорее наоборот — рождало приятное тепло и некое чувство защищенности, будто материнское присутствие могло спасти его от всех напастей. Это было странное чувство, необычное для него, но от этого особенно приятное.

Колонной они подошли к дворцовым воротам. Гвардейцы расступились, готовясь встать двумя рядами по бокам. Толпа сперва восторженно загудела, приветствуя вейнгара и его свиту, и лишь затем, не увидев Матерна, заволновалась.

Лураса гордо подняла голову, цепляясь за руку сына и радуясь, что заплаканное лицо скрывает вуаль. Позади них, держа в руках букеты цветов, шагали Таирия и Литаурэль. За девушками следовали советники вейнгара. Некоторые из них несли штандарты, иные — фолианты хроник, и все в равной мере ощущали одинаковое напряжение, ожидая реакции толпы.

Но ничего страшного не произошло. Народ, узрев присутствие пропавшей дочери вейнгара, разразился радостными воплями, которые по цепочке разбежались во все стороны, и тронулся вслед за ведущими церемонию к дивейским воротам Антэлы, примыкающим непосредственно к пирсам.

Когда имена всех вейнгаров были зачитаны, а цветы опущены в соленые воды Дивейского моря, процессия повернула обратно во дворец. Теперь осталось открыть гробницу и преподнести дары.

Со своей ролью Лутарг справился без труда, а когда двери закрылись за членами вейнгарской семьи, даря им несколько мгновений наедине с предками, молодой человек снял повязку и огляделся. Здесь все было бледно-желтым — песочным. Пол, стены, сводчатый потолок символизировали места, откуда в далеком прошлом прибыли переселенцы. И только овальный постамент, на котором расположился пустынный тигр, сиял чистейшей голубизной морских волн.

— Идем, — Лураса взяла сына за руку и подвела к одной из стен.

Насколько он понял, они были поделены на отсеки, в каждом из которых хранился прах почившего вейнгара. Они подошли к одному из таких квадратов, и мать нежно провела по нему рукой.

— Твой дед. Кэмарн, — с грустью сказала она. — Сегодня ровно двадцать лет как он ушел в царство Траисары. Он очень любил тебя, помнишь?

Лутарг моментально напрягся. Каждый раз, когда она с надеждой произносила подобное "помнишь", в нем что-то переворачивалось.

Он хотел! Очень хотел помнить! Но сколько не заглядывал в себя, не находил ничего, кроме темноты. Эти годы, что он провел в ней, просто стерлись из его памяти. Исчезли, поглощенные тем, что было далее — темнотой одиночества.

Раса горько выдохнула и крепче сжала горячую ладонь сына. Еще некоторое время они провели в гробнице, а затем, настежь распахнув двери, удалились во дворец, оставив тэланцев, ожидающих своей очереди, наедине с их мыслями и просьбами.

Это был длинный и бесконечно суматошный день для всех обитателей дворца, и, конечно же, для семьи вейнгара. Таирии пришлось взять себя в руки и следить за тем, чтобы на столах, накрытых вдоль замковых стен, не иссякали угощения для жителей столицы и прибывших на помин тэланцев. Литаурэль помогала ей по мере возможностей, но лишь тогда, когда Лутарг находился рядом. А это случалось не часто, так как Лураса не желала отпускать от себя сына ни на мгновенье.

Самой Лурасе пришлось объясняться с советниками, что оказалось делом достаточно сложным. И если бы не Сарин и еще несколько человек из самого совета, занявшие места в нем еще при Кэмарне, ей бы пришлось совсем тяжко. Плюс ко всему Раса все же уговорила Лутарга в пределах дворца обходиться без повязки, и это создало ряд проблем, возглавлял которые, конечно же, страх.

Молодой человек ощущал его повсеместно, куда бы мать не привела его. Липкие щупальца людской боязни следовали за ним по пятам, впиваясь в сердце и напоминая о неуместности.

Несмотря на все старания Лурасы, он был здесь лишним — чужим. Единственными островками спокойствия для него являлись она сама, Лита, Сарин, Таирия и Гарья. Только они без затаенного ужаса смотрели ему в глаза, не шарахались в сторону, если он делал какое-то движение, и без задней мысли приближались, чтобы сказать что-то или прикоснуться.

Лутаргу нестерпимо хотелось спрятаться от этих боязливых, изучающих взглядов, что ощупывали его со всех сторон. Они неосознанно возвращали его во времена, проведенные в эргастенских пещерах, воскрешая в душе стремление к обособленности, напоминая об инаковости и месте, где он не чувствовал себя таковым. Рождали в нем непреодолимое желание вернуться туда, где он будет обычным. Таким, как все.

Эти мысли Лутарга полностью разделяла Литаурэль. Девушка не могла избавиться от напряжения, сковавшего всю ее. Даже улыбка, которая не сходила с лица, была вымученной. Не настоящей.

Она старалась держаться как можно ближе к Лутаргу. То и дело дотрагивалась до него, черпая силу в этих прикосновениях, убеждая себя в том, что пока он рядом ничего страшного с ней не случится. Он не позволит. Но навязчивое беспокойство все же не покидало ее на протяжении всего дня. И лишь поздно вечером, когда их маленькая компания из шести человек собралась в покоях Лурасы, рожденная с духом позволила себе вздохнуть с некоторым облегчением. Вот только надолго ли? Ответа на это вопрос у Литаурэль не было.

— До сих пор не могу поверить, что они замешаны в этом, — удрученно призналась молочной дочери Гарья. — Ладно, Матерн. Всякое можно было ожидать после стольких лет. Он почти кричал об этом. Но Милуани…

Раса сочувственно взглянула на кормилицу, бездумно поглаживая пальцами руку сына, лежащую на подлокотнике. Она понимала ее растерянность, так как сама еще до конца не осознала рассказанное Таирией.

Ее родные, любимые когда-то брат и сестра позволили себе так поступить. Верить не хотелось, но обстоятельства вынуждали. Покинувший дворец Матерн, заточение сына в каменоломнях Эргастении — не оставляли ей выбора, разрывая тонкую связь, что еще соединяла Лурасу с кровными родственниками. Было больно.

— Могу предположить, куда он направился. И даже знаю, как, — вставил свое слово Сарин, хмуря брови.