Карина Демина - Хельмова дюжина красавиц. Ненаследный князь

Он отряхнул руку, и порез затянулся.

— Ничего, если я закурю?

— Ничего, — Януся, сев на пол, скрестила ноги, и белое туманное одеяние ее рассыпалось. Она лепила из этого тумана наряды, меняя один на другой столь быстро, что Аврелий Яковлевич не успевал их примечать. — Кури. Мой жених курил трубку. Меня просватали за него еще в младенчестве… сколько тебе лет?

— Триста двадцать…

— Много… не устал жить?

— Ничуть.

— А мне было четырнадцать, когда меня не стало. Обидно. А еще я его любила.

— Жениха?

— Да.

Аврелий Яковлевич тоже сел, и кисет с табаком пристроил на колене, папироску крутил сам, умело, не просыпав ни крошки.

— Он был чудо до чего хорош… из рода Сапеских… Анджей его звали, Анджей Сапески…

На темных волосах Януси появился белый веночек.

— Тебе повезло, ведьмак, что ты нашел меня. Другие бы молчали. Другие боятся ее, в ее-то власти пребывая, а я…

— Древняя кровь…

— Именно…

…белые цветы, невестины, кружевным покрывалом ложились на плечи Януси.

— Он был красивым, — Януся закрыла глаза. — Он приезжал в отцовское поместье и привозил мне сладости. Он был старше на десять лет, но я вовсе не считала своего Анджея старым… тем летом нас должны были обвенчать. Я только и думала, что о своей свадьбе. Мне сшили платье… нравится?

Она поднялась на цыпочки, и босые призрачные пальчики Януси поднялись над полом. Она же крутанулась, раскрыв руки, и туман, облетая с ладоней, становился платьем.

Красивым.

Пусть давно уже вышедшим из моды. И юбки-фижмы, украшенные гирляндами парчовых розочек, с трудом поместились в ловушке. Тускло мерцал жемчуг, вспыхивали алмазы росой на лепестках из ткани, вились серебряные дорожки шитья.

Жесткий кружевной воротник обнимал тонкую шейку Януси.

И расходились от локтей пышные манжеты.

— Очень красивое платье…

— Я мечтала о том дне, когда надену его…

Призраки не умеют плакать. И платье облетело пылью, а пыль истаяла, едва коснувшись пола.

— В тот раз он приехал в гости с королем. Отец не слишком-то был рад, но разве можно было отказать Миндовгу? Я сказалась больной и заперлась в своих покоях. Я не показывалась никому, но она все равно увидела. Узнала… все говорили, что Миндовг сошел с ума, и отец даже подумывал, не поддержать ли ему королевича, но… никто не знал правды. Она была виновата.

Януся стиснула кулачки.

— Она свела его с ума. Той ночью она пришла ко мне через зеркало. Дядька Стань, наш ведьмак, никогда-то зеркал не любил, а я не слушала… я была так красива… все говорили… и как девушке без зеркала? Той ночью спали все, и я тоже спала, только понимала, что происходит… она вышла из зеркала, такая холодная, ледяная просто-напросто. Она перешагнула через моих собак, а со мной всегда ходили волкодавы, их дядька Стань натаскивал… и они не очнулись, и чернавка, которая в ногах спала, тоже не очнулась. Я хотела закричать, но не смогла. Она же наклонилась к моему лицу и поцеловала.

Ее и теперь, спустя годы, передернуло от отвращения. И Януся вытерла рукою губы.

— Чем от нее пахло? — спросил Аврелий Яковлевич, скатывая новую папироску. Люди, хорошо знакомые с ведьмаком, по сему признаку с уверенностью заявили бы, что Аврелий Яковлевич пребывает в расстроенных чувствах.

— Пахло? — Януся нахмурилась, но все же ответила. — Болотными лилиями… и багной… [12]у нас рядом болото, мы на куропаток выезжали охотиться… и еще дядька Стань крикс гонял… и возил мне мар показывать… что с ним стало?

— Не знаю, девонька.

— Узнаете?

— Узнаю.

— Не носи мои кости в храм, — попросила Януся, скрещивая руки на груди. — Пока не носи… верни, где лежали… у нее нет надо мной власти… и помогу, чем умею. От поцелуя я заболела… нет, не правильно, я… меня будто бы в собственном теле заперли. Я слышала все, видела, но ничего не могла сделать, кто-то иной поселился во мне. И он вышел ночью из комнаты… переступил через собак, и через охрану, спустился во двор. А там уже ждал возок… и на козлах сидел мой Анджей. Она сказала, что Анджей сам меня предложил… ему не хотелось жениться…

— Ты поверила?

— Не знаю. С ней сложно. Я не хотела верить, а она… она все говорила, что меня не найдут, что не ищут даже… что все думают, будто меня болотницы позвали, и значится, я сама… не болотница — двоедушница…

Она замолчала, приложив пальчики к губам, глядя на Аврелия Яковлевича с детскою надеждой.

— Лгала, — с уверенностью сказал он. — Двоедушником человек становится по собственному согласию, когда пускает в себя хельмову тьму. Тебя закляли, девонька, и не только через зеркало. Не получала ли ты накануне подарков?

По тому, как нахмурилась Януся, понял — получала:

— Анджей прислал… лилию болотную из белого золота… и выходит, что он…

— Не спеши судить, — Аврелий Яковлевич покачал головой, — ты же сама заклятою была, знаешь, каково это… сильная колдовка любого воли лишит.

…почти любого, ибо, ежели б и вправду любил неведомый Анджей невесту свою, не причинил бы ей вред даже под заклятьем…

— Да?

— Ты у богини про своего Анджея спроси. Она-то правду знает.

— Непременно спрошу, — Януся вновь опустилась на пол, села на корточки, в белой полупрозрачной рубашке она выглядела куда моложе своих четырнадцати лет. — Дальше обыкновенно все было. Меня привезли в Цветочный павильон. Заперли. Она разрешила Миндовгу… ты и вправду хочешь знать подробности?

— Не эти, девонька.

— Тогда ладно… в первый раз я хотела на себя руки наложить… а она не позволила. Она никому не позволяла умереть просто так… Миндовг от вида крови зверел… он пил ее… и других тоже поил. Она ему сказала, что если пить кровь, то можно жить вечно, как упырь…

— Ну… упырь-то как раз и не живет. А если и существует, то до первого толкового охотника.

Януся слабо усмехнулась.

— Он мучил, а силы тянула она… и обещала, что если клятву дать, то муки прекратятся…

…а вот это уже было совсем интересно. Души собирала колдовка. И много ли набрала?

— Много, — сказала Януся. — Они боялись…

— А ты?

— И я боялась.

— Но?

— Я из Радомилов, — она сказала это так, что Аврелий Яковлевич понял: не сломали. Ломали. Долго. Старательно. А после наложили заклятье «хельмовой суши». И если душа Януси осталась свободна, то тело ее, молодость, красота, перешли колдовке.

— Сколько ей лет?

— Не знаю, — Януся пожала плечиками. — Она выглядела молодой, но вот глаза ее… что колодцы болотные… и еще, у нее на руке отметина имелась, вот тут.