Максим Далин - Моя Святая Земля

Эральд покачал головой.

— Не шучу. И не пожалею. Виснуть, наверное, буду — но я понимаю слова, так что мне можно всё объяснять. Я… как бы… вырос за эти дни. Положение меня ужасает, но… Алька, я не справлюсь без тебя.

Алвин вдруг осклабился, словно поражённый внезапной мыслью — и судорога на миг превратила его лицо в маску из кошмара.

— Мо-ло-дец, благой! Если случится какая-нибудь дрянь — ха, неурожай, падёж, война, мор и глад, да и мало ли что ещё! — всегда можно будет вздёрнуть за это герцога Альку, низложенного короля, адского пса, который, с душой он там или без души, всё равно — общий козёл отпущения!

Его снова трясло. Эральд обнял его, притянул к себе — и почувствовал, что всё тело Алвина струнно напряжено, будто он тщетно, отчаянным волевым усилием, пытается справиться с приступом то ли одержимости, то ли истерики. Сказал:

— Братишка, ты же знаешь, что этого не будет.

Алвин хихикнул и всхлипнул, отстранился.

— Холодно тут. Ни беса не топят, суки… Мало я лупил Кайла… А ты его пожалела, Рыжая… Хорошая у нас компания — благой, одержимый и проклятый. И женщина. Курам на смех у тебя конфиденты…

Джинера чуть улыбнулась. Сэдрик сказал с досадой:

— Государь, как меня достал твой братец, который ломается по любому поводу! Просто не может ничего решить, пока ему не надоест себя жалеть. Если в нашей команде и есть слюнтяй…

Его слова подействовали на Алвина мгновенно: он тут же собрался и подтянулся, бросил на Сэдрика взгляд, полный одновременно злости, укоризны и оскорблённой гордости и выдал:

— Значит, от меня требуется решить немедленно? Ладно. Вот что. Первым делом тебе надо объявить о новом составе Королевского Совета и утвердить нас в должностях. Срань Господня, где бумага? Записывай… или ты, Рыжая, записывай, он не знает, что делать с пером, вестник Божий… Может, сумеет подписать хоть как-нибудь… Значит, новый состав Совета. Я — высочайше помилован, ты одобрил моё вступление в должность канцлера. Сэдрику дай титул, хоть баронский, и должность камергера — так он сможет официально и постоянно быть рядом. Пусть спит в твоей спальне — тебе сейчас будет нужен телохранитель круглые сутки. Подтверди брачный контракт между королевскими домами Святой Земли и Златолесья, назови Рыжую своей официальной невестой. Она тоже будет членом Совета, как я понимаю? Никому не понравится, но прецеденты были… Рыжая, спи с няней и фрейлинами, так надёжнее. Что теперь… ты пиши-пиши… Письмо к наставникам Святого Ордена, соболезнования и напоминание о том, что надо выбирать Иерарха. На них мы ещё нажмём, но это сложно, это потом. Короновать тебя некому, это плохо…

— Может, Хуг? — спросил Сэдрик, уже без тени пренебрежения и насмешки, серьёзно.

— А, ни шерсти, ни молока!

— Говорят, святой…

— Старый уже. Нет, хорошо бы, чтобы короновал Иерарх, всё-таки… но они будут теперь долго канителиться… А Хуг, точно, говорят, что святой жизни… А, ладно. Сейчас напишем ему письмо. Погоди.

Алвин встал с кресла, распахнул дверь. В гостиной, смежной с Залом Совета, обнаружились монументальная стража, перепуганные лакеи и тот самый толстый франтик в локонах, бледный и в поту, мгновенно вскочивший с резного табурета.

— Кайл! — рявкнул Алвин. — Какого лысого беса творится тут? В Зале холодно, перья тупые… Где драконы?

— П-пошли п-полюбоваться этим… жи-живописью в Галерею, госу… мес… — пролепетал толстячок в смертельном ужасе.

— Мессир канцлер, — смилостивился Алвин. — Драконов — устроить в апартаментах для почётных гостей. Прикажи затопить для Зала. И пусть, наконец, принесут нормальные перья и хорошую бумагу, работать невозможно.

Толстячок повернулся на каблуках и опрометью кинулся распоряжаться. Алвин победоносно обернулся к трём товарищам, только что не зааплодировавшим.

В этот момент Эральд понял, что был прав в самых главных вещах. И даже если он сам — всего лишь артефакт и проводник благодати, то это нужно просто принять. Каждый должен заниматься своим делом.

Тем более что атомную электростанцию в тонких подробностях Эральд всё равно не начертит.

С того импровизированного Совета жизнь ускорилась до сверхзвуковых скоростей.

Первый же день был до отказа наполнен событиями. Эральд разговаривал с послами — из Прибережья, из Междугорья, из Заозёрья, ещё из каких-то мест: послы хотели разобраться в ситуации, которую и король-то понимал нетвёрдо, но в стремлении Святой Земли к миру всех уверил. Потом рыдали жёны арестованных членов Совета; Эральду было нестерпимо на них смотреть — что-то в них было такое подлое, от чего хотелось зажать уши и закрыть глаза — но пришлось и разговаривать, и отправить под домашний арест, несмотря на вопли и мольбы. После жён рыдала монументальная дама в дорожном платье, седая и внушительная, как Екатерина Вторая — опальная родственница, какая-то троюродная герцогиня, с которой не ладил Бриан. Её тоже надо было утешить, а отрыдавшись, она оказалась милой тёткой и значимой силой: правила небольшой провинцией. Потом из монастыря Святого Луцилия прибыл настоятель Олеф, восхищался, норовил пасть в ноги, передал, что наставник Хуг и коронует, и обвенчает, но, стань Хуг Иерархом, вышло бы лучше. С Олефом снова было очень тяжело разговаривать, но пришлось обсуждать сложные и запутанные дела Святого Ордена, претендентов на Святой Престол из Междугорья и с Трёх Островов — к концу беседы Эральд думал, что у него зайдёт ум за разум. Едва Олеф, получив инструкции и деньги "на монастырских бедных", под которыми отчётливо подразумевались продажные конкуренты Хуга, удалился — надо было чуть ли не бегом бежать на ужин с драконами.

Драконы успели всё обсудить и принять решение. За ужином говорили о серебре, странных, почти не виданных в землях людей изделиях из стекла, удивительных механизмах и будущих торговых связях. После ужина, в подземелье, где был безопасен открытый огонь, драконы устроили шоу: двое юных драконов, разогрев дыханием кусок вулканического стекла, пальцами, в струях собственного напалма, узких, как струя из газового резака, вытянули и вылепили таинственно мерцающую скульптуру орла, раскинувшего крылья перед взлётом — подарок для короля. Они хотели произвести впечатление — и Эральд впрямь поразился и очаровался; потом драконов проводили в их временные покои, а Эральд с Алвином и Сэдриком задержались в каземате.

Алвин отпер лабораторию Марбелла.

В ней был тот беспорядок, какой всегда бывает, когда вещи собирают в спешке, не трудясь поднять то, что обронили. В монументальном шкафу осталось довольно много книг; некоторые валялись рядом, на полу, среди рассыпанных сушёных семян и осколков битого стекла. Стеллаж напротив книжного шкафа был пуст; Эральд подумал, что часть лабораторной посуды Марбелл расколотил специально — в бурой луже под стеллажом, превратившейся в липкое желе, застыло слишком много осколков и обломков. Однако Сэдрик, войдя в лабораторию, тронув стену, заглянув в зеркало и проведя пальцем по столу, вроде операционного — мраморному, с жёлобом для стока жидкостей, сказал с уважением и неприязнью одновременно: