Роберт Холдсток - Поверженные правители

Арго сбросил причальные канаты, плавно отошел от берега, направляясь к нам. Под ним в воде что-то светилось — солнечная искра на бледном месяце. Кто-то вертким угрем прыгнул за борт, нырнул, всплыл, держа в руках лунулу. Так же легко поднялся на борт. Вернулся и Арго.

Шум не стихал. Град камней не прекратился. Пращникам отвечали другие, из малочисленного войска Вортингора, расположившегося в лесу на дальнем берегу, а вот за нами не видно было ни Урты, ни Пендрагона, ни остальных.

Теперь показался и Дедал, почти невидимый в своих серых лохмотьях. Он шел к причалу. Талосы — те, что были мне видны, а видел я, может быть, десяток из сорока — обернулись к нему. Фигурка скользнула от Арго, как угорь от своего илистого гнезда (легко, быстро и уверенно), и, поравнявшим с Дедалом, бросила ему золотой обломок. Дедал поймал, а Мунда подбежала ко мне и кинулась в мои объятия.

— Так надо было! Поверь!

Дедал высоко поднял свои «сердце и легкие», а потом, продев в каждый обломок шнур, повесил их себе на шею.

Нантосвельта между тем текла лениво и тихо, и полчища Мертвых начали переправу по грудь в воде, ведя за собой лошадей, волоча колесницы. Перед каждым полком двигался отряд копейщиков, в легком вооружении и доспехах. Они держали перед собой щиты, прикрываясь от летящих камней.

Реку запрудили тела людей и животных.

И тогда река взбесилась!

Второй раз я увидел, как водяной вал, несущий уничтожение, прокатился по руслу, мощно вздымаясь к окрестным холмам, расшвыривая валуны и стволы, накатывая быстрее колесницы Конана, быстрее молодого пса, погнавшегося за голубем. Он мгновенно настиг нас. Он нес перед собой целые деревья из далекого леса. Обломки их стволов сокрушили пристанище, талосы, чисто вымели берега реки. Оба берега. Завывающее войско Мертвых унесло на север. Новые шеренги Мертвых, заметив опасность, уже не успевали повернуть назад. Войско выталкивало к потоку, в поток, и последние крики Мертвых затихали в темноте.

Я предчувствовал, что со временем река повернет на запад и вынесет их к местам, которым они принадлежали, а не к морю.

Я скрючился в пристанище Всадников Красных Щитов, обняв Мунду, словно мои руки могли ее сейчас защитить. Дедал замер, окаменевший, у выхода на реку, следя за тем, как гибнет его последняя мечта.

Арго, защищенный древней магией, держался у причала. Его нарисованные глаза смотрели на двух своих прежних капитанов. Он поднялся на волне, но течение не сдвинуло его с места, хотя с корнем вырванные вековые деревья били ветвями по воде, уносясь от мест, где росли четыре сотни лет.

Только пристанище Всадников Красных Щитов со своими обитателями да еще Арго уцелели при потопе. Это на нашей стороне. Наводнение прекратилось так же быстро, как началось, вода спала, и река вновь успокоилась. Мы с Мундой уставились туда, где бушевала буря. При виде спин, черепов и воздетых рук талосов я вспомнил критский Ак-Гноссос.

Дедал застыл, глядя вниз. На шее его блестела сломанная лунула. Он вообразил, будто эта последняя, пятая часть, сделанная им с великим мастерством и вдохновением, чтобы защитить свое тело от времени, откроет путь к дому для него и для его войска заблудших наемников, беспокойных обитателей того мира, где должны царить лишь мир и довольство.

Я не удивлялся. Умирающие всегда жадно цепляются за жизнь. Почему же они должны измениться после смерти? И даже естество не способно совладать со столь неестественными устремлениями.

Я взглянул на девочку с высоты своего роста.

— Поговори со мной. Расскажи, что случилось.

— Я опять пошла купаться. После твоего ухода. Река шептала мне. Я часто плавала в Извилистой, несмотря на запрет гейса. Она часто шептала мне.

— И что она тебе нашептала?

— Она — защита для живущих и мертвых. Она — преграда. Она — край двух миров. Владения моего отца сейчас — и всегда — уязвимы, потому что наполовину принадлежат каждому миру, а такие как Мастер — чужаки, Мертвые, занесенные из далеких миров, — могут влиять на ее течение. И все равно она не желает покидать своих пределов. Ее дело — сохранить жизнь на обеих сторонах. Нельзя пытаться перейти ее. Этот человек, этот Мастер, никогда не добьется своего. Она ему не позволит.

Девочка дрожала. Я отдал ей свой плащ из оленьей шкуры.

— Где твой брат?

— С отцом. И с матерью. Прибираются в доме. Между прочим, Ниив по тебе соскучилась. Теперь все тихо, но они готовятся к войне с захватчиками. Набирают новых воинов. И разыскивают разбежавшуюся скотину. Ищут лошадей. Собирают совет, чтобы выбрать нового Глашатая. И мой отец замышляет новый поход на север.

— Я-то думал, он устал от войн.

— Так и есть, но ему нельзя подавать виду. Ведь правитель без заложников не имеет силы. Ему нужны знатные заложники, чтобы выторговать наемников и лошадей.

Мне стало смешно, но я сдержал смех.

— Ты уже рассуждаешь как дочь правителя.

— И учусь! — согласилась она, еще дрожа. Потом кивнула на Мастера. — Что с ним? Нам надо его убить? Но как? Я хочу вернуть свою лунулу, и хорошо бы — политую кровью.

— Лунула принадлежит ему. И всегда принадлежала.

— Почему это? — недовольно спросила девочка.

— Малая часть его жизни, перелитая в бронзу, скрыта в ней. Лунулу у него украли, так же как дочерей. Всех, кроме одной. Подожди меня.

Я уже направлялся к Дедалу, когда меня остановила и заставила снова обернуться к Мунде одна мысль.

— Я рад, что ты считаешь Улланну матерью.

Мунда улыбнулась и кивнула.

— Я учусь, — тихо повторила она.

Я не смог заставить себя коснуться его. Я обошел его, но все же ощутил мгновение неподдельного горя.

Его глаза, обращенные ко мне, полны были отчаяния и растерянности. Он сжимал две половинки простого украшения, словно они предали его.

Пожалуй, так и было.

Я шепотом обратился к Арго. Он шепотом ответил. Я рассказал ему, что собираюсь сделать. Придет время — теперь, когда я пишу эти строки, его уже недолго ждать, — и я спрошу себя, зачем я это сделал. Это отняло у меня столько лет! Столько жизни! Это изменило меня.

Я взошел на Арго, отыскал Дух корабля, шагнул через порог, приветствовал Миеликки (в летнем облике) с ее рысью и сел.

Я призвал одну из десяти личин, из десяти наставников моего детства, из десяти способов проходить сквозь мир и призывать его. Я был сыт по горло Морндуном — призраком на земле и Скогеном — тенью незримых лесов. Я уже обращался к памяти Лунной Грезы — женщины на земле и Кунхавала — пса, бегущего по земле. Их связь с чарами, влитыми в меня, давала могущество куда большее, чем простая смена облика или власть над крапивником.