Андрэ Нортон - Аромат магии. Ветер в камне

— Он присоединился к первому весеннему каравану. Делал вид, будто удручен тем, что не смог получить звания мага. Однако ведь мы давно предусмотрели возможность чего-то подобного? В ущелье Лапы его ждет заклинание беспамятства. Если только… — Магистр так грохнул кулаком по столу, что половинка печати скатилась на пол. — Если только мы не позабыли о чем-то важном, а этот любитель запретных плодов не отыскал брешь в наших заклятиях. Коли так… — Йост бледнел с каждым словом, — то какие новые беды обрушатся на мир из-за нашей беспечности?

За все время обучения Эразм никому из магов не дал повода обратить на себя внимание, так что теперь его никто толком не мог вспомнить. Он был худ, молод, одежду предпочитал неброскую. Отличался от прочих разве что любовью к составлению запахов, из-за которой над ним подтрунивали оба соученика, поступившие в Цитадель одновременно с Эразмом. А вот поведение у него было безукоризненное, порой даже чересчур. При этой мысли Гиффорд поморщился. В общем, Эразм производил впечатление человека, который не постигает предмет всерьез, а хватает по верхам. И еще он постоянно донимал учителей вопросами — впрочем, всегда с величайшим почтением.

Архивариус прикусил губу и оторопело заморгал — воспоминания наполняли его тревогой. Он сам нередко удовлетворял любопытство бывшего ученика Цитадели и теперь уже не мог припомнить, не слишком ли далеко заходил в своих ответах. Эразм был внешне настолько непригоден к обучению, что нетерпение учителей вполне могло оказаться ему на пользу.

Сейчас старый маг торопливо шагал по нижнему этажу архива. Путь ему освещал сверкающий огненный шар — любой обитатель Валариана мог вызвать такой, не задумываясь. На лице архивариуса лежала тень. Как ни любил Гиффорд древние книги — свое главное призвание, — в эту часть хранилища он входил с величайшей неохотой и только по крайней необходимости.

Всякое знание имеет оборотную сторону, всякое добро можно обратить во вред. Всякой работе прежде необходимо учиться. Однако верно и то, что одаренные пусть даже самым ничтожным талантом инстинктивно сторонятся Тьмы. Им ли не знать, как легко погубить то, что потом так просто не восстановишь. Времена хаоса, наступившего после сокрушительной войны, слишком хорошо помнили все, кто жил в Цитадели знаний. Эта война чуть не уничтожила весь мир.

И все же здесь, в Зале девяти дверей, где защитные печати искрились в свете огненного шара, таилось большее зло, чем мог себе представить кто-либо из валарианских магов.

Гиффорд остановился у одной из дверей. Как ни торопился старик сообщить о своем открытии Йосту, он не оставил взломанный проход открытым — сейчас там крест-накрест дрожали две нити зеленого света. Этот барьер он мог бы снять так же легко, как и поставил, но тогда придется идти внутрь и встретиться с… тем, что внутри.

Архивариус расстегнул воротник рубахи и вытащил из-за пазухи неправильной формы кристалл, который тут же ослепительно вспыхнул в свете огненной сферы. Все мысли или деяния, связанные с использованием силы, наполняли энергией подобные амулеты, питая собою их неистощимый голод. Кристалл Гиффорд носил не снимая вот уже три человеческих века. Оставалось надеяться, что собранного по крупицам могущества его прежних магических действий хватит для оборонительного щита. Йост был в курсе, куда пошел архивариус, и немедленно узнал бы, если б на того напало какое-нибудь порождение Тьмы. И все же Гиффорд сознавал, что рискует жизнью, исполняя свой долг. Одно ему не грозило: поддаться искушению и вступить на путь зла.

Гиффорд щелкнул пальцами, и барьер исчез. Из давно запечатанного коридора потянуло чем-то куда более зловещим, чем обычные холод и сырость подземелья. Архивариус шагнул вперед.

Шар заколыхался, задрожал, но остался висеть по другую сторону порога. Если бы не кристалл, который тоже изрядно потускнел, Гиффорд угодил бы в полную тьму.

Как и во всех хранилищах Валариана, стены до потолка были уставлены полками. Казалось, они слегка колеблются, словно воздух в сильный зной. Как любые подобные собрания, что бы в них ни содержалось — доброе или злое, — они находились под защитой охранных чар.

Внимание архивариуса привлек слой многовековой пыли на полу, кем-то явно не так давно потревоженный. Старик молча замер на пороге, изучая, куда ведут отпечатки ног. В помещение явно заходили неоднократно: одна или две цепочки следов сворачивали к полкам, остальные вели вглубь.

Хранилище было просторнее, чем предполагал маг. О, как же невыносимо тяжело сделать первый шаг, пройти по стопам предателя, добавить еще одну цепочку к путанице следов на полу!.. Никогда в жизни Гиффорду не приходилось делать над собой такого усилия.

Воздух зашевелился, как будто огромное невидимое чудовище повеяло на архивариуса своим зловонным дыханием. Настолько зловонным, что тот едва не задохнулся и судорожно поднес кристалл к носу. Даже амулет замерцал, а когда разгорелся снова, свет его сделался мутно-красноватым. Чтобы двинуться дальше, магу вновь пришлось призвать на помощь всю отвагу, какую кабинетный ученый мог скопить за долгую спокойную жизнь в четырех стенах.

Наконец он дошел до противоположной стены, где ровный ковер пыли сменялся засохшей лужей крови и гноя. Гиффорд не собирался разглядывать то, что лежало в центре лужи, и без того было ясно, что существо умирало долго и мучительно. Чтобы понять, кто это, тоже не требовалось подходить ближе — в центре лужи лежал мертвый гобб, рожденный из оскверненной земли по воле древнего, почти позабытого зла. Такой противоестественной твари не место в человеческом жилище. Разве что…

Вот только гобб был мертв. Если его призвали в услужение, этого не могло произойти.

Архивариус поднес кристалл к внезапно пересохшим губам и мысленно проговорил слова на языке, который не помнил уже ни один народ в мире.

Воздух пошел рябью, подобной той, которая укрывала полки; в ней проступили смутные контуры. Чтобы узнать того, чья недвижимая полупрозрачная фигура появилась у стены, не требовалось напрягать глаза. Эразм, больше некому.

Во тьме, замутнившей даже кристалл, почти ничего было не разглядеть. Гиффорд приложил талисман к переносице.

Мертвенный, тяжелый воздух вдруг наэлектризовался. Истинное могущество Эразма открылось архивариусу, и ему пришлось отказаться от мысли, что все случившееся — фокусы зарвавшегося неумехи. Эразм прекрасно знал, что делает.

В воздухе появился эфемерный силуэт — рука и в ней жезл, светящийся той же красной мутью, что и кристалл. На полу уже не было трупа, на его месте полупрозрачный Эразм уверенными движениями чертил знаки в пыли, в воздухе, снова в пыли. За плечом видения зияла пустотой дальняя полка. Защитного покрова на ней не было, книги и свитки, сваленные в кучу, доходили призрачному Эразму почти до колен.