Стефани Майер - Новолуние

— Именно так я и собираюсь поступить. А что еще остается? Жить я без тебя не могу, но и душу твою губить не намерен.

— Неужели это так… — Я старалась говорить спокойно, однако вопрос был мне явно не по зубам. Услужливая память тут же воскресила лицо Эдварда, каким оно было, когда Аро чуть ли не умолял сделать меня вампиром. Отвращение и неприязнь — вот что оно выражало. Чем объясняется его упрямство? Стремлением спасти мою душу — или неуверенностью, что я буду нужна ему до скончания веков?

— Неужели?… — напомнил Каллен, рассчитывая услышать вопрос целиком.

Пришлось задать другой, не менее сложный.

— Что будет, когда я состарюсь и буду годиться тебе в матери или даже в бабушки? — раздраженно спросила я, вспомнив, как во сне увидела в зеркале бабулю.

Родное лицо светилось нежностью и участием, а холодные губы смахнули с моей щеки непрошеную слезинку.

— Для меня ты навсегда останешься самой прекрасной и желанной, — прошептал он. — Конечно… — на секунду помрачнев, запнулся он, — если с возрастом ты потеряешь ко мне интерес и захочешь большего, я пойму. Пойму и, если решишь уйти, не стану задерживать.

Взгляд его был нежен, а судя по тону, Эдвард бесчисленное множество раз обдумывал свой идиотский план.

— Понимаешь, что я рано или поздно умру?

К такому вопросу он тоже подготовился.

— Я последую за тобой при первой возможности.

— Это же самое настоящее… — я лихорадочно подбирала нужное слово, — безумие.

— Белла, другого выхода просто нет.

— Давай вернемся на минутку назад! — Оказывается, злость помогает быть сильной и решительной. — Ты помнишь слова Вольтури? Они не дадут мне умереть от старости, появятся в Форксе и убьют. Пусть даже вспомнят о нас лишь в канун моего тридцатилетия, — процедила я, — ты же не надеешься, что они забудут!

— Не-ет, — качая головой, протянул Каллен, — не забудут. Вот только…

— Что только?

Поймав мой настороженный взгляд, он ухмыльнулся. Может, помощь психиатра не мне одной требуется?

— Есть у меня кое-какие планы…

— И эти планы, — перебила я, и с каждым словом мой голос звучал язвительнее и язвительнее, — все как один основаны на том, что я останусь смертной.

Соответствующая реакция не заставила себя ждать.

— Естественно, — с открытым вызовом процедил Каллен, а на лице застыла надменная маска.

Целую минуту мы буравили друг друга сердитыми взглядами, затем я с тяжелым вздохом расправила плечи и, решив сесть, вырвалась из его объятий.

— Хочешь, чтобы я ушел?

— Нет, я сама уйду!

Под недоверчивым взглядом почерневших глаз я выбралась из постели и, не включая свет, стала на ощупь искать туфли.

— Позволь узнать, куда ты собираешься?

— К тебе домой, — отозвалась я, продолжая вслепую шарить по комнате.

Мгновенно поднявшись, Каллен встал рядом со мной.

— Вот твои туфли! А как доберешься?

— На пикапе поеду.

— Чарли наверняка разбудишь, — попробовал остановить меня Эдвард.

— Знаю, но меня все равно на несколько недель под домашний арест посадят. Терять нечего.

— Тебе — да. Чарли будет винить во всем меня.

— Если есть идеи получше, я с удовольствием выслушаю.

— Останься! — попросил Каллен без особой надежды.

— Ни за что! А вот ты располагайся поудобнее! — подначила я, удивляясь, как непринужденно прозвучала острота, и направилась к двери.

Эдвард опередил меня и загородил дорогу. Нахмурившись, я повернулась к окну. До земли не так уж далеко, да и перед домом почти везде трава.

— Ладно, — вздохнул парень, — я тебя донесу.

— Как хочешь, — пожала я плечами. — Но по-моему, тебе стоит вернуться домой.

— Стоит? Это еще почему?

— Потому что ты необыкновенно упрям и наверняка захочешь получить шанс озвучить свое мнение.

— Мнение о чем? — сквозь зубы процедил он.

— Решать будем вместе. Извини, но ты не центр мироздания. — В тот момент речь шла не о моем маленьком мирке. — Раз решил навлечь на нас гнев Вольтури только потому, что хочешь оставить меня смертной, думаю, твоя семья тоже имеет право участвовать в обсуждении.

— Обсуждении чего? — чеканя каждое слово, спросил Каллен.

— Моей смертности. Собираюсь выставить ее на голосование.

Глава двадцать четвертая

Голосование

Эдвард, конечно, рассердился. И все же, не сказав ни слова, он взял меня на руки, выпрыгнул из окна и по-кошачьи мягко приземлился на траву. Кстати, высота оказалась гораздо большей, чем я думала.

— Ладно, — недовольно процедил Каллен, — залезай!

Посадив меня за спину, Эдвард бросился бежать. Даже после долгой разлуки это казалось совершенно обычным и естественным. Наверное, от подобного отвыкнуть невозможно, так же как от катания на велосипеде.

Дыша спокойно и очень ровно, Каллен бежал по безмолвному темному лесу, мимо проносились размытые силуэты деревьев, и лишь ласкающий лицо ветер выдавал истинную скорость движения. Влажный лесной воздух не жег глаза, как ветер на площади Вольтерры, а, наоборот, успокаивал. Вместо ослепительного солнцепека — ночная мгла; подобно толстому одеялу, под которым я играла в детстве, она защищала и утешала.

Вспомнились первые путешествия на плечах Эдварда: от страха я даже зажмуривалась. Надо же, какая глупость! Широко раскрыв глаза, я уперлась подбородком в его плечо и прижалась щекой к шее. Скорость просто потрясающая, в тысячу раз лучше, чем на мотоцикле!

Повернув голову, я прильнула губами к холодному мрамору кожи.

— Спасибо, — отозвался Каллен. — Значит, все-таки поняла, что не спишь?

Я засмеялась.

Мой смех прозвучал так легко и беззаботно!

— Не совсем! Скорее, наоборот, не хочу просыпаться, только не сегодня!

— Я верну твое доверие, — обращаясь, скорее, к себе, пробормотал Каллен, — чего бы мне это ни стоило.

— Тебе я доверяю, — заверила я, — а сомневаюсь в себе.

— Будь добра, объясни!

Эдвард побежал чуть медленнее — я поняла это, потому что стих обдувающий лицо ветерок, и догадалась: дом близко. Неподалеку во тьме уже слышался плеск реки.

— Ну… — начала я, подбирая нужные слова. — Сомневаюсь в собственных… силах. В том, что достойна тебя, что смогу удержать. Во мне нет ничего привлекательного…

Остановившись, Каллен поставил меня на землю, но из объятий не выпустил, а, напротив, крепко прижал к груди.

— Твоя власть надо мной вечна и нерушима, — прошептал он, — можешь не сомневаться.

Как же мне не сомневаться?

— Ты никогда не говоришь… — прошептал он.