Татьяна Устименко - Лицо для Сумасшедшей принцессы

Гнус же не боялся ничего. Он мерзко хихикнул и уродливой тенью скользнул за порог, следом за королем, пряча под подол своего отвратительного одеяния узкий футляр, скрывающий его последнее смертоносное полумагическое изобретение.

ГЛАВА 7

До спасительного уступа оставалось всего ничего. Задрав подбородок, я смогла ясно рассмотреть, что отвесная стена заканчивается в нескольких метрах над нашими головами. Предвкушая окончание первой половины пути и скорый отдых, мы воспрянули духом, а Астор даже начал насвистывать какой-то задорный мотивчик. Натруженные мышцы гудели, будто корабельные канаты, щиколотки сводила судорога. Исцарапанные пальцы онемели. «Еще немного, еще чуть-чуть», – уговаривала я саму себя, невольно подстраиваясь под знакомый музыкальный ритм, заданный мужем.

– Держись, малышка, – подбодрил меня Астор. – Еще пара мгновений – и мы будем на усту…

Он не успел договорить. Я же смогла заметить узкую светящуюся полосу темного пламени, стремительно возникшую из ниоткуда и вонзившуюся в его напряженную спину. Астор глухо застонал. Очередной стальной крюк вывалился из его руки и улетел к подножию горы, донеся до нас слабое эхо далекого удара.

– Астор! – пронзительно закричала я, чувствуя, как что-то болезненное и жгуче-кровоточащее обрывается в глубине моей души. – Нет!

Но Астор закрыл глаза, пальцы его разжались, мертвенная синева разлилась по перекошенному лицу, и он камнем рухнул вниз…

Соединяющая нас веревка натянулась, как струна. Зарычав от натуги, я вцепилась в два стальных, вбитых в скалу крепления, удерживая раненого мужа, безвольно повисшего на противоположном конце страховочного троса. Пот градом струился по моим плечам, из-под сорванных ногтей сочилась кровь.

– Астор! – хрипло позвала я.

Он ответил тихим стоном.

– Ты жив! – обрадовалась я, ощущая, как начинает прогибаться крепление под моей правой ногой, не выдержавшее удвоенной нагрузки, а крюк, за который я держусь левой, медленно выходит из трещины между камней. – Попробуй за что-нибудь уцепиться!

– Не могу! – неясно выдавил он. – У меня перебит позвоночник, ноги парализованы. Мне не добраться до верха.

Я прикусила губу:

– Я что-нибудь придумаю. Ты только не нервничай и держись. Хорошо?

– Не хорошо, малышка! – Голос любимого обрел слабую видимость прежней силы. – Тебе нужно, не откладывая, сейчас же избавиться от меня, иначе мы оба погибнем!

– Нет! – отчаянно запротестовала я.

Мысли метались вспугнутыми птицами, мучительно пытаясь найти нужное решение. Левый крюк выскочил из стены и, попутно стукнувшись о мой сапог, исчез в полосе тумана, накатывающего на Ранмир. Воздух стал влажным, видимость резко ухудшилась. Мы словно зависли в слое непроницаемой субстанции, отделяющей нас от реального мира, отделяющей жизнь от смерти. Звенящая тишина внезапно наполнилась разнообразными пугающими звуками. С пронзительным визгом я впилась пальцами утратившей опору руки в кривую щель между камнями, сдирая плоть до самой кости.

Муж негромко рассмеялся:

– Слышишь! – Его дыхание смешивалось с шепотом тысячи голосов. – Это духи умерших, они зовут меня!

– Нет! – Я рыдала, старясь перекрыть зловещий зов. – Это просто шум крови у нас в венах! Не слушай их!

– Обещай мне, – нежно, но требовательно начал муж, – что ты выживешь. Ты должна жить, любимая! Ты должна дышать!

– Нет! Без тебя – нет!

– Должна! – настаивал он. – Иначе все это было зря…

– Духи! – звонко закричала я, вкладывая в просьбу всю горечь утраты, которую только оказалась способна выразить словами. – Отступитесь от моего любимого, оставьте его мне!

– Мы не можем, избранное дитя Старшей крови! – пришел немедленный ответ. – Он наш, он наша искупительная жертва. Никто не смеет войти в святилище богов, не заплатив самым дорогим…

Мои слезы обильно смачивали бездушную стену Ранмира, к которой я прижималась лицом, готовая зубами вцепиться в камни, лишь бы только удержать, спасти Ас-тора. Скосив глаза, я увидела его бледные, заострившиеся черты и руку, вытягивающую кинжал из ножен, укрепленных на поясе.

– Не надо, любимый! – напрасно умоляла я.

Он улыбнулся на прощание – обреченно и отрешенно:

– Прости меня, мое нереальное, горькое, краденое счастье! Я люблю тебя. Я готов заплатить своей жизнью за твое счастье и за тот бесценный дар, что ты несешь в себе… – Астор взмахнул обнаженным кинжалом, перерезая соединяющую нас веревку. Последним, что я запомнила, были золотые звезды его глаз, стремительно удаляющиеся от меня и безвозвратно тающие в сгустившемся тумане…

Астор падал…

Он ощущал, как с каждой секундой духи мертвых, наконец-то заполучившие его в свои кровожадные лапы, все глубже вгрызаются в слабое, хиреющее тело, стремясь добраться до бессмертного разума, чтобы овладеть им полностью, лишив права на возрождение в Обители потерянных душ. Умирающий печально усмехнулся, осознав, сколь велика оказалась принесенная им жертва. Ему не суждено получить посмертие, у него не будет иного будущего и, что страшнее всего, никогда уже ему не увидеть ее чистых зеленых глаз, не вкусить сладких смеющихся губ, не услышать биения благородного сердца любимой женщины. Он уже не сможет защищать и ласкать ее, не станет качать на руках своего сына, не подарит шелковых лент кудрявой дочурке, не вплетет их в ее рыжие косы. Ничего этого у него не будет. Он враг, он ненавистен светлым силам Ранмира. Изменник, ренегат, предавший Тьму, справедливо обреченный на развоплощение и забвение. Его не встретят чертоги королевы Смерти, некогда ставшей наставницей и учительницей, отныне его удел – пустота, прах, ничто. Но Астор ни о чем не жалел, ибо познал то, что дороже любого сокровища, дороже бессмертия, дороже настоящего и будущего, – он познал истинную любовь. Демон, дитя Тьмы, он не имел права вступать на гору Света, откуда начинается небесный мост, уводящий к звездам души павших героев. Но он не стал одним из них. Он стал искупительной жертвой, жертвой любви и надежды…

Астор осознавал, что превратился в тягучую струйку обезличенной массы, медленно растворявшейся в бездне пустоты. Духи терзали его все сильнее и сильнее, добравшись до души, сгоравшей с болезненным воплем. Но сила воли все-таки презрела муки тела и отчаяние погибающего разума. Ведь в нем все еще жила любовь, неподвластная ни смерти, ни пустоте. Как жила в нем и надежда на бесценный дар, затаившийся под сердцем Сумасшедшей принцессы. Его принцессы…

Бытие слилось с небытием. Тело истончилось и сгорело дотла, искра рассудка ярко мигнула в последний раз и погасла, словно ее и не существовало вовсе. Получившая последнюю, долгожданную порцию бесценного топлива домна судьбы завершающе лязгнула и выдала ювелирно обработанную версию дальнейшего существования мира. Пустота жадно и сыто чавкнула, принимая в свои объятия того, кто порожден Тьмой, но посмел взглянуть на Свет. А великий Логрус на минуту задумался, обуянный сомнениями, терзаемый раскаянием, навечно запечатлев в себе предсмертные слова Астора, принца демонов: