Оля Виноградова - Ты будешь нашей мамой?

— Но тело? — напомнил Знающий. О несущественной проблеме. Подумаешь… Железо в сердце… Разве оно служит оправданием, чтобы не существовать?!

— Отражение души. Твоя цела… — Нан ткнул пальцем в грудь Знающего. Не сильно…

Рогата бежала. Дышала с натужным хрипом в легких и хваталась рукой за полыхающий острой болью бок. А вслед ей… Призывно. Ошеломляюще весело. Летело. «Ты любишь меня, Рогата?»

Несносный ветер сорвал с головы женщины платок. Растрепал косу. Не щадя, бросал горстями снежную крупу в лицо. Раскрасневшееся. Потное. С обвислыми щеками. Зимник* — проказник словно знал: беги — не беги, а настигнет кухарку. Тень черная, что вдосталь попировала уже и больше играется, но ведь не сожрет, так понадкусает, верно?

Рогата не чувствовала ног. Обмороженных. Отбитых о кочки и корни. Хватала холодный воздух ртом, как рыба. Остановиться бы. На миг передохнуть. Унять бестолковое сердце. Утереть соленую влагу с лица. Хлебнуть водички, но погань та, белобрысая. Разве ж позволит?! Нет, стоит только замереть, и сцапает тут же. Голову запрокинет и высосет душу.

Сколько же весов? Поили, кормили, одевали. Лелеяли, любили, защищали, а эвона, как все обернулось. Сынков-то кухарки всех сгубила. Нелюдь проклятая! Знать бы наперед, Рогата сама бы тварюшку задушила. Руки-ноги для верности переломала бы. Да не дала природа ума, зато милосердием в избытке наделила. «Ты любишь меня, Рогата?» Прошелестел лес голосом Касиллы. Кухарка бросилась бежать быстрее, но откуда взяться силам в одряхлевшем от старости теле?

Женщина понимала, что недолго ей осталось. Тому, кто пожил свое, умирать не страшно. Ну, нисколечко! Нечего место под Звездой занимать, да костями греметь. Земля-то, чай, не бесконечная, каждому придет пора других вперед себя пропускать. Молодых. Другое обидно, а оттого цепляется Рогата морщинистыми натруженными руками за жизнь. Дрянь малолетняя, столько людей хороших со скуки сгубила, неужто не остановит ее никто? Мечом острым по шее не приласкает?

Темень. Запнулась кухарка обо что-то среди древесных корней и растянулась на земле. Как глянула, так и обмерла… Увидев среднего сыночка. Обледеневшего. Это что же… Девка поганая ее по кругу водит да голову морочит?! «Догадалась…» Совсем близко. Женщина слепо зашарила по земле руками. Камень. Палка. Обломок какой. Все сгодится. Напоследок заехать гадине по губам алым, чтоб кровью своей, а не чужой умылась. Не успела…

Коснулись. Пальчики тонкие. Мелком в ночи нарисованные. Холоднющие… И застыла Рогата: ни рукой, ни ногой двинуть. Кадык ходуном ходит. Да грудь от трескучего мороза разрывается. Губы лопнули. И еще. И опять. А нелюдь смеялась. Иней. Седые тропинки по русым волосам кухарки проложил. Или то седина… Коснулась поганка ртом жадным губ женщины, но отпрянула… «Не вкусно! Ты не любишь меня, Рогата. Совсем-совсем!» Капризная… Ну, и ладно. Освещенное внезапным озарением лицо. Красивое… «Прощай, Рогата!»

Вприпрыжку. Весело размахивая тростиночками рук. Поскакала девчушка прочь. От полоумной. Седой. Теперь уже совсем старухи. Таращившей глупые зенки в пустоту. Да воющей неразборчивые проклятия. «Но куда идти? Ее нигде не ждут. Никто не приглашает в гости. Не любит… Почему?! Чем она плоха?! Наверное… Наверное… Кто-то в этом виноват! Оговорил. Настроил против. Мамочка и братик! Конечно! Все их разговоры и убеждения фальшивка, чтобы им больше досталось! Видимо, они в этот миг вдвоем развлекаются, потешаясь надо мной! Ничего. Она научит их делиться! Без промедления… Как вовремя эти двое оказались рядом!»

Она. Ступила на песок, волоча за собой прирученную тьму. Озлобленно оскалившись, швырнула ее, голодную, в существ. Заворачивая, растягивая, пеленая в плотный кокон, постепенно разрастающийся. Касилла видела их всех, угодивших в магический силок, яркими пятнами трепещущих эмоций, вытянувшихся синими лентами страха. Не поест, не насладится, но развлечется! Где же ты, мама? Ты же моя мама? Но в этот раз голосок не звучал печальной трелью птицы с подрезанными крыльями. Касилла, не таясь, смачно приправила его издевкой. Пересолила торжеством. Девушка вошла в живую ночь, нарисовала декорации: балкон и холл, кусочек света, тени на полу… «Мамулечка…» — сладко выдохнули губы, рассыпав следом льдинки. Колкого смеха.

Сотворенные не поняли. Где они очутились. Как сюда попали. Место поражало их разум своей ирреальностью. Нет мага, способного мгновенно переместить большую группу существ. Разом. Без их ведома. Так, что они не почувствовали момент перехода. Кто-то играет с ними. Зачем? И только человечка. Вздрогнула, словно очнувшись от сна. Обвела взглядом туманную зарисовку. Встала и обнажила клинки, глядя сквозь стену. Блеснула жемчужной улыбкой и… Свободно прошла через строение. Ее больше ничего не держит. Зверь, спущенный с поводка, вышел на след и готов поохотиться.

«Родная моя… Непоседа… Иди к мамочке…» Кто догоняет, а кто убегает? Перепрыгивая через трупы. Драконов, морров… Тварюшка добралась до них первой. Или сотворенные пали жертвами ее собственных, Риины, заклинаний, срывающихся с пальцев. Непрерывно. Какая и кому разница… Увернуться. Интуитивно. Вытащить из-под удара зазевавшегося крылатого. Рубануть поток воздуха справа и бросить вдогонку невидимке крупные куски льда. Можно бегать до бесконечности, и все равно они сойдутся лицом к лицу, когда больше не за кого будет прятаться.

Чужеродное… Вторгается в увеселение. Для одной. Свет. Живой. Настоящий. Режет тьму на части. Теплый. Желтый. Маленький. Не задаваясь вопросом, как… Риина метнулась к первой, высвеченной огнем фигуре. Схватила за руку, дотащила волоком до истончившейся кромки тьмы и вышвырнула существо в прореху. Выхватила горящую, стреляющую искрами, ветку из чьей-то руки и ринулась обратно. Второй, третий… Шестнадцать! С последним сотворенным из разодранной иллюзии вылетел и факел.

Она. Нарисовалась прямо перед лицом Риины. Клинки. Вонзились в заштрихованное тело. Со спины. Вздох. Протяжный. Покачнулась. Прислонилась. Холодными руками оперлась на плечи девушки. Мразь! Притворялась. Глаза в глаза. Тянутся нарисованные шея, лицо, губы…

— Беги! — вслед за словами. Огонь с небес. С четырех сторон. Ударил струей раскаленного пламени в то место, где стояли соперницы. Одна фигурка, кашляя и задыхаясь от черного жирного дыма, кувырком выскочила и подкатилась к маленькой группке сотворенных и четырем рептилиям. Холод драконы ненавидят больше, чем воду…

Из сердца огненного шторма раздался крик. Полный ярости. Отчаяния. Нежелания признать поражение. Обещания вернуться и отомстить. Жалким кускам мяса, что посмели напасть и… победить Ее!