Марина Дяченко - Преемник

На другой день я, отягощенная думами, шлепала посреди двора мыльным бельем; Алана, молчаливая и сосредоточенная, пускала здесь же, в корыте, деревянную лодочку. Под моими руками рождался пенистый шторм лодочка прыгала на волнах, и Алана деловито подправляла ее хворостинкой.

Нянька возилась на кухне – одно время я слышала ее вздохи да грохот посуды. Потом в доме сделалось тихо; еще спустя минуту старуха появилась в дверях черного хода, и выражение ее лица заставило меня прекратить работу.

– Деточка, – нянька неуверенно улыбнулась Алане, – поди-ка… Тебя мама зовет.

Алана оставила свою лодку; перевела взгляд с няньки на меня. Некоторое время мы неотрывно глядели друг другу в глаза.

– Я боюсь, – сказала она наконец. Нянька в дверях громко всхлипнула.

– Ерунда, – отозвалась я спокойно. – Ничего с твоей лодкой не случится. Я посторожу.

На лице ее проступило недоумение; пытаясь разгадать мои слова, она сама на минуту поверила, что ее страхи относятся именно к лодке.

– Беги, – не давая ей времени опомниться, я легонько подтолкнула ее в спину. На платьице осталось мокрое пятно; машинально вытирая руки о передник, я смотрела, как Алана идет к дому. Не раз и не два мне показалось, что она готова развернуться и задать стрекача.

Губы няньки шевелились; дверь за обоими тихонько затворилась, а я присела на трухлявую плашку, как-то сразу ощутив немыслимую, многодневную усталость.

Лодочка покачивалась на спокойной мыльной глади. Тугие бока пузырей переливались радужными пятнами и беззвучно лопались; пена в корыте таяла, как весенний снег.

– Ты доволен, Луар? – спросила я шепотом.

Ответом был далекий стук копыт.

По моей спине пробежал мороз. Не двигаясь с места, я комкала в пальцах мокрый передник: опять? Может быть, за мной? Как я сказала вчера – пусть пытают… Я покажу под пытками…

Впору было бежать в дом – но я сидела, вцепившись в передник, не пытаясь справиться с оцепенением. Тория… Они сейчас… Они вдвоем, нельзя мешать… Этот новый визит, как некстати…

Стиснув зубы, я заставила себя подняться. Не следует мешать тем двоим, что наконец-то соединились; встретить же пришельцев некому, кроме меня.

Топот копыт приближался. Ковыляя к воротам, я поняла, что на этот раз всадник один – а больше и не надо, одного конвоира вполне достаточно…

Я уже огибала угол дома, когда в щель между створками неплотно закрытых ворот просунулась рука. Ловко, привычным жестом отворила засов – я и рта не успела раскрыть, а половинка ворот уже качнулась, распахиваясь, и в растущем проеме показалась сперва лошадиная голова с пеной на губах, потом широкая вороная грудь и уже потом – всадник, на этот раз без красно-белого мундира.

Человек резким движением откинул со лба слипшиеся волосы; глаза его стремительно обежали двор и задержались на запертой парадной двери, на крыльце, с которого моими стараниями стерты были следы запустения…

Меня он не заметил. Я стояла за углом, привалившись к стене, потому что ноги мои враз ослабели.

Он соскочил с коня и бросил уздечку. Два шага, и вот он уже на ступеньках крыльца…

– Эгерт!!

Он обернулся; я споткнулась на бегу и растянулась во весь рост, снеся головы с десятка белых одуванчиков.

В доме звонко хлопнула дверь и заскрипела лестница под торопливыми шагами.

Собственная рука, выводящая меловые узоры на полу деканова кабинета, казалась Луару скрюченной птичьей лапой.

Он спешил. Там, за дверью, стоял Эгерт Солль; его шепот обволакивал Луара, хотя слов было не понять. Луаров слух сделался странно избирательным – он слышал возню стражников на лестнице, сопение старичка-служителя, крик воробьев под окнами, даже, кажется, робкие усилия гнездящейся между стенами мыши – а вот слова Эгерта Солля, сказанные именно для Луара, теряли смысл, просто лились, как вода.

Но Луар слушал. Ему доставляло удовольствие ловить в голосе Солля знакомые интонации; он был в безопасности, он знал, что встречи не случится. Приятно смотреть на огонь – но залезть в него решится не каждый; Луар слишком хорошо помнил последнюю встречу с бывшим отцом… Хотя нет, последняя была в лесу, в стане Совы… Скрестить оружие не страшно. А вот тот ковер на полу каварренского дома, распрямляющиеся ворсинки… Он не хотел бы проходить через это снова. Избавьте.

Сейчас он уйдет. Эти люди думают, что затравили его, как волка, загнали в тупик. Эти люди привыкли все решать с помощью своего железа – и Эгерт такой же… Почти такой. Он говорит что-то важное – жаль, что Луару не понять. Но говори, Эгерт. Говори, твой голос будит воспоминания…

Черный головастик – скользкий шарик с хвостом. Тычется в стенку корыта, щекочет ладонь. Дохлый малек на отмели, тусклая серебряная полоска… Вдавленный в снег отпечаток мощной лапы… Полозья, горящие на солнце…

Снова эти ворсинки, будь они неладны. А Солль говорит сейчас особенно страстно, особенно сильно…

Журчание водопада. Говори, Солль…

…Но как хочется совершить эту глупость. Пускай бесполезно – все глупости бесполезны, а некоторые еще и вредны… Видеть тебя. Эгерт. Эгерт…

За дверью сделалось тихо. Луар, сбитый с ритма, удивленно поднял голову; тихо. Тихо. Торопливые шаги; бормотание служителя. Новый голос – незнакомый; тихо. И в тишине абсолютно ясный, четко различимый шепот:

– Ломайте дверь.

Пауза. Хриплый рев:

– Именем правосудия!

Луар зажмурил глаза. Ему вдруг сделалось страшно – будто из-за двери ударил тугой смрадный ветер. Ненависть, вот что это такое. Ненависть, ищущая выхода.

Ага, удовлетворенно кивнул Фагирра. Вот мы и подошли к главному… Проклясть ублюдка недостаточно. Следует еще и убить… Ибо кто рожден по ошибке, умирает всегда справедливо. Его смерть исправляет, так сказать, несоответствие…

Загрохотала дверь. Еще удар. И еще. Мерное кряхтение людей, занимающихся тяжелой работой. Бух. Бух.

– Зачем? – спросил Луар растерянно.

Удары прекратились. Снова наступила тишина. Дыхание, которое Луар узнал бы из тысячи; рука его судорожно стиснула медальон.

– Ты откроешь, ублюдок? Или мне взяться за тебя самому?

…Черная пыль. Гаснет свечка – тонкий дымок…

Ему захотелось не быть. Две силы, избравшие его душу своей щепкой, слепились воедино: чужая отторгающая воля и собственное желание исчезнуть, бежать прочь…

Он кинулся.

…Больно.

После того, как рухнули стены кабинета, после того, как покрытый рисунком пол обернулся воронкой, после того, как слияние сил выбросило Луара в темноту, в никуда, после всего…

Тело его исполинским бесформенным слизнем стекало по склону – жгучее тело. Огненная масса; он слышал, как трещали, обугливаясь, хрупкие кости деревьев, как плавились камни под тяжелым брюхом, он ощущал спекшийся в корку песок. Он источал зарево – красный пожар до небес, он оставлял за собой черную пустыню, и крик его был раскаленным, зыбко трясущимся облаком…