Дженнифер Роберсон - Золотой ключ. Том 3

"Сожги все, что ты там найдешь”. Но Элейна не могла. Она не могла уничтожить этот шедевр.

Всхлипнула, вытерла слезы, вернулась к столу. Череп стоял рядом с книгой, их соседство напоминало: знание убило первого Сарио — хотя Сарио продолжал жить, — уничтожило то лучшее, что в нем было, и усугубило темные стороны его души. Что еще написал тза'аб в священной книге? Наверняка не только плохое; а вдруг в ней сокрыто добро, которого Сарио не захотел увидеть? Не ей об этом судить.

Элейна снова полистала страницы книги и поняла, что не сможет ее сжечь. Но и хранить у себя не должна. Потому что Кита'аб отдал ей Сарио Грихальва.

Закрыв тяжелый том, Элейна осторожно опустила его в ларец вслед за черепом и заперла бронзовым ключом. Набросила на Пейнтраддо покрывало, закрыла за собой дверь мансарды и по тихим улицам зашагала обратно к Палассо Грихальва. Во дворе стояла карета Великого герцога Ренайо. В ателиерро горел свет. Элейна торопливо поднялась по лестнице, постучала, подождала немного, раздумывая о том, какая встреча ее ждет.

Ее впустили.

— Я рад, что ты пришла. — Кабрал шагнул ей навстречу. — Садись сюда, меннина. Ты будешь свидетелем.

Она удивилась, увидев в ателиерро не только Великого герцога, но и Премио Санкто и хрупкую фигурку Премиа Санкты. Она сидели рядом, напротив Элейны. В центре ателиерро установили картину, на которой была изображена комната со свежевыбеленными стенами, без окон, без дверей, без всякой мебели; исключение сделали лишь для мольберта и зеркала — в нем отражалось пламя свечи и свет масляной лампы, находившейся где-то в другой части комнаты. В углах виднелись четыре высокие железные стойки со свечами. Две лампы свисали с потолка. Мастерство Сааведры было так велико, что создавалось впечатление, будто одна из них зажжена всего несколько мгновений назад. В остальном — самое обыкновенное помещение, ничего особенного. Даже на дощатом полу не видно никакого рисунка.

Сааведра стояла возле мольберта и готовила палитру. На ней было белое платье с высокой талией и бледными цветами лаванды;

Элейна почти сразу его узнала — раньше оно принадлежало Беатрис, видимо, его слегка переделали, чтобы оно подошло более высокой Сааведре. Вдоль одной стены сидели Вьехос Фратос, несчастный Эдоард устроился рядом с отцом и смотрел на свою невесту с благоговейным ужасом.

Элейна вздрогнула, когда женщина-иллюстратор спокойно разрезала себе руку ланцетом, а потом смешала выступившую кровь с красками. Премиа Санкта едва слышно произнесла какую-то молитву. Но никто не стал возражать.

— Приведите его, — сказала Сааведра.

Когда ее приказание было исполнено, Сааведра спросила:

— Хочешь ли ты сказать нам что-нибудь еще?

— Нет, мне нечего вам сказать, — ответил Сарио, — но я жду, когда ты поблагодаришь меня за то, что я заставил тебя познать свой Дар.

Она не обратила на его слова ни малейшего внимания. — В чем тайна твоей долгой жизни? Как тебе удалось попасть сюда? Чьи тела и жизни ты украл? Я знаю, ты это делал, потому что почерпнула сведения из книги, которую ты нарисовал в комнате, где я была заключена. Именно эта книга, Сарио, научила меня всему, что мне нужно знать сегодня, чтобы наказать тебя за твои преступления.

В ответ он лишь сжал губы.

— Посадите его сюда, — велела Сааведра.

Сарио подтолкнули вперед, и он оказался внутри круга, начертанного на полу. Только после этого ему развязали руки. Потом повернули так, чтобы он оказался спиной к Сааведре.

Только теперь он увидел Элейну. Его глаза загорелись.

Сааведра зажгла свечу и поставила ее перед изображением Матры эй Фильхо. Начала негромко произносить заклинания, которые сразу наполнили комнату странным мелодичным шелестом.

— Не забудь, Элейна, — сказал Сарио тихим, напряженным голосом, неотрывно глядя на нее, и Элейна не смогла отвести в сторону глаза. — Не существует Золотого Ключа, который без усилий открыл бы тебе все тайны живописи. Иллюстраторы носят его как напоминание о том, что необходимо постоянно трудиться ради достижения цели.

Боковым зрением Элейна видела, как рисует Сааведра, — быстрые, уверенные взмахи кисти, твердая рука мастера, решившего завершить портрет за один сеанс.

— Не забудь, ультрамарин прекрасно подходит для лакировки. — Сарио говорил торопливо, словно боялся не успеть изложить ей последние наставления. — Но чтобы он не потерял своих лучших качеств после того, как смешаешь его с красками, необходимо добавить немного воска.

Рядом с ней нервно перебирал ногами Кабрал, а Сааведра продолжала рисовать в постепенно сгущающихся сумерках.

— Белила очень хороши для фона, но мел из Гхийаса обладает более естественным блеском… Льняное семя способствует равномерному просыханию краски, за исключением оранжево-желтой.

Дамиано встал и зажег лампы, и их призрачный свет придал ателиерро необычную яркость, словно все они оказались внутри огромной рамы.

— Когда используешь льняной холст, а он должен быть самой лучшей выработки, подготовь его следующим образом… В темперу добавляй только яйца городских кур для светлых тонов и деревенских — для темных.

Ренайо закашлялся. Премио Санкто прочитал вечернюю молитву звучным голосом — контрапункт к тихому и мелодичному бормотанию Сааведры.

— Для передачи тончайших оттенков используй пальцы… Если работа не удовлетворяет тебя, ты должна быть готова отбросить ее и начать заново.

Элейна почувствовала запах скипидара, камеди, краски и пота множества тел, собранных в замкнутом пространстве комнаты; присутствовали здесь и другие ароматы: травы, земли и дерева — все они проникли в ателиерро за долгие годы работы в нем множества людей. Моча. Слезы. Пот. Слюна. Семя. Кровь. Своими собственными телами иллюстраторы Грихальва порождали Дар.

— Но более всего, Элейна, — наставлял ее Сарио, — ты должна сохранять терпение.

Внезапно лампы вспыхнули особенно ярко, а потом разом погасли, словно резкий порыв ветра задул их.

Наступила тишина.

Единственная свеча озаряла комнату, отбрасывая длинные, колеблющиеся тени. Сарио исчез. Премиа Санкта произнесла благословение мертвым.

Кабрал встал и вместе с Гиаберто и Дамиано снова зажег лампы. Вскоре в ателиерро опять стало светло. Сааведра, низко склонив голову, замерла возле мольберта.

А на картине, спиной к зрителю, стоял мужчина. Элейна вскрикнула и встала. Это была спина Сарио; она узнала ее, как и одежду, которая была на нем, как и прическу, и едва заметный намек на профиль.

Однако в зеркале отражалось лицо совсем другого человека — то было лицо настоящего, первого Сарио, который умер более трехсот лет назад. Наконец мгновение застыло — теперь он навсегда останется таким, никогда не состарится и не умрет. Будет всегда смотреть на свой самый главный шедевр: себя самого.