Виктор Исьемини - За горизонтом

Кто-то завопил первым, крик тут же подхватили:

— Братцы-ы-и-и-и!.. Бежи-и-им!..

— Люди-и-и… Убиваю-у-ут!..

— Спа-айся-а-а-а!..

И разом лопнула серая стена пеших сотен, обращаясь в толпу… Нет, в насмерть перепуганное стадо. Сотни людей бросились бежать, сталкиваясь и сбивая друг друга с ног, бросая свое убогое оружие и дико, нечеловечески ужасно завывая… И такая тоска в этом многоголосом стоне, и такая обреченность и мука… А кавалерия приближалась, словно невероятная океанская волна — тоже ревящая, храпящая, бряцающая железом… И топот — оглушительный топот копыт… Вот всадники уже нависают над бегущими, десятки закованных в сталь рук заносят пики — новый взрыв воплей, в котором к смертному животному ужасу примешивается боль. Сломав пики, либо намертво (намертво!) всадив их в живую плоть, кавалеристы бросают древки и выхватывают мечи, берутся за притороченные к седлам секиры и палицы — начинается жуткая бойня. Ряды кавалерии смешиваются, латники, захваченные кровавым пьянящим хмелем, протискиваются между сеньорами, спеша принять участие в избиении себе подобных. Невероятная сила несет их, гонит и воет сладко в уши — убей, разруби, проткни!.. Растерзай их!.. Вот твоя жизнь — настоящая жизнь!.. Ради этого и мамка родила! Так что — бей-коли-руби!.. И вздымаются мечи и секиры, терзая плоть…

Разом рухнули нсколько десятков всадников вместе с лошадьми — в этой общей кутерьме их сшибли, опрокинули соратники, а задние ряды латной конницы пронеслись по ним, так и не разобрав, что у этих под серым рядном — стальные латы и кольчуги?.. Или только умирающая плоть… Более четырех тысяч гонзорских крестьян было в рядах ополчения — такую огромную толпу невозможно растоптсть мгновенно. Без малого тысячная масса кавалерии увязла, как в болоте, в живой, колышущейся, влажно шевелящейся массе убиваемых людей… Передние из числа беглецов достигли телег и бросились в узкие проходы как раз следом за красно-желтой конницей, а на возах и за ними уже выстраивались горожане-гонзорцы. Они устанавливали на телегах массивные деревянные щиты и готовили луки. Всадники в имперских цветах снова выстраивались в линию, сзади к ним бегом приближались гвардейские стрелки. Никто из гвардейцев больше не смеялся и не подтрунивал над сиволапым мужичьем — с седел было хорошо видно, что творится за строем телег…

Горожане не мешали своим землякам протискиваться к спасению сквозь их импровизированную стену — по ту сторону бушевал кроваво-стальной вихрь. Кто-то из уцелевших ополченцев так и бежал дальше, не в силах остановиться и даже поглядеть вокруг, кто-то в изнеможении валился на траву… Серо-стальной вал подкатывался все ближе к цепи повозок, оставляя за собой истоптанное поле, сплошь устланное телами в серой, густо запятнанной багровым и черным, одежде…

Гвардейские лучники миновали шеренгу кавалерии и рассыпным строем бросились к телегам, смешиваясь с гонзорскими горожанами. Вот ближе и ближе конники — уже можно попытаться взять передних на прицел… Засвистели первые стрелы, еще несколько всадников свалились под ноги серо-стальной массе, но их товарищи как будто не замечали этого — их по-прежнему гнала слепая жажда убивать и терзать… Не обращая внимания на смертоносные стрелы, они стремились истребить все живое и движущееся перед собой… Все тоньше заполненное пешими пространство между всадниками и возами, все шире — заваленное неподвижными телами за спиной у серых кавалеристов… Везде — кроме одного участка поля.

Когда вся людская масса качнулась назад, обращаясь в паническое бегство, первой мыслью Тоиля было: «Бежать! Бежать без оглядки!» Вместо этого он с удивлением обнаружил, что стоит на месте и орет, перекрывая визгливым мальчишеским фальцетом рев и топот:

— Всем стоять! Не бежать! Бегущих потопчут!..

Еще удивительнее было то, что его послушались. «Его» сотня стояла на месте, лишь кто-то неуверенно выдохнул:

— Как же, господин сотник?.. Ведь…

«Господин сотник»… Вековой страх перед господином, въевшийся в кровь и в кости, оказался куда сильнее, нежели страх новый — перед неминуемой гибелью под копытами кавалерии…

— Сомкнуть щиты! — Скомандовал Тоиль. — Стоять теснее. Палки наперевес!

Откуда только на него снизошла эта уверенность? Но страх прошел. Ополченцы сдвинули плетеные щиты и выставили свои пятиметровые шесты, вцепившись в них по двое. Наспех затесанные острия покачивались в дрожащих ладонях на уровне конских ноздрей… Стиснули зубы, замерли. Вот она накатывает, тяжелая волна кавалерии… Кто-то закрыл глаза, кто-то спешно забормотал молитву, кто-то выругался… Топот ближе, стонет и качается твердь… Тоиль зажмурился, ожидая неминуемого удара…

…И ничего не произошло. Кавалеристы с грохотом промчались мимо, обтекая строй тоилевой сотни. Не то, чтобы господа рыцари испугались толпы мужиков, но как-то само собой вышло, что на стену щитов и частокол грубо заточенных кольев не полез никто… Чуть-чуть дернуть за повод… Тронуть коленом чуткий (даже под боевым снаряжением) конский бок… И — вперед! Бей-коли-руби!!! Вот они бегут, жалкие недочеловечки, пожива воронью… Вот они…

Два латника, скакавшие в задних рядах серого воинства, не успели свернуть и с разгона налетели на подставленные колья. Под мощным напором ополченцы, сжимавшие оружие, подались назад, сухо хрустнула, разлетаясь на куски, палка, дико захрапел, опрокидываясь, конь… Латники взвыли — и тут же вовсю заработали дубинки и топоры. Крестьяне вкладывали в удары весь свой страх, толпой избивая рухнувших вместе с конями солдат.

Тоиль успел только разок ткнуть поверженного латника мечом. Он так и не понял, поразил ли он врага или нет — его тут же оттеснили, отодвинули в сторону… Юный сотник поглядел на меч в руках, на мужичков, копошащихся вокруг распростертых тел, глянул в сторону вражеского стана и заорал:

— В строй! Щиты, держите щиты!..

Там, откуда на них обрушилась лавина конницы, теперь спешно выстраивалась вторая линия вражеского войска. Отряды конницы и пехоты… Все — в сером.

— Равняйте ряды, — завопил было Тоиль, но тут голос наконец не выдержал, сорвался на визг…

Тем не менее, его послушались — крестьяне с видимым сожалением отступились от убитых, снова пытаясь образовать шеренги. Тоиль выбрался из плотно сбившейся толпы наружу и прошелся вокруг, расталкивая мужичков и вытаскивая наружу щитоносцев. Оглядев свое войско, он скомандовал:

— Палки не бросать, держать их поднятыми вверх, чтоб не мешали. А теперь медленно — назад… Пока на нас никто не глядит…

Неровный строй двинулся вспять. Приободрившиеся было мужички с ужасом озирались на тела, что стали попадаться вокруг все чаще — окровавленные, жутко изуродованные, растоптанные в кашу… Тем, кто шагал в заднем (или теперь уже переднем?) ряду, было видно, что тел попадается все больше, им уже было видно, как рубят их земляков перед цепью повозок.