Дмитрий Баринов (Дудко) - Путь к золотым дарам

Пусть кто угодно владеет лесом, лишь бы не росы, проклятые степняки, и не их окаянный и безбожный царь Ардагаст! Так считали все те, кто помогал Медведичам не из страха, а из преданности вековым лесным устоям, порушенным росами. Где видано, кем заведено: на старейшину царю жаловаться, колдуна и ведьму гнать, отеческих богов — чертей, упырей и саму Ягу с Чернобогом — не чтить? Ещё и дань давай святотатцам этим! Кровь и смерть сеяли в лесу Медведичи. А их сёстры, Невея и Лаума, и муж Невеи Скирмунт набрасывали на лес колдовскую паутину страха Чернобожьего. Всюду для уцелевших ведьм и колдунов было законом слово верховного жреца Скирмунта и великой ведьмы Лысогорской Невеи.

   — Так, значит, Ардагаст к Золотой горе идёт? А верно ли? Что, сорока на хвосте принесла? — спросил Шумила.

   — Принесла, — ответила румяная, пышная Лаума. — Я сама сорокой летала на юг, всё точно выведала.

   — Пусть себе идёт, лишь бы от нас подальше, — махнул когтистой лапой Бурмила и запустил её в мешок со спелым овсом. — Авось где шею себе свернёт.

   — Конечно. Чтобы тебя, дурью башку, порадовать, — отозвался Шумила. — Сам не свернёт, помочь надо.

   — Да-да, главное — не проворонить всё, как с Приднестровьем. Думали — нам до друидов дела нет, а ведь против нас с ними росы могли бы и не выстоять, — с сожалением сказал Скирмунт.

   — Больно гордые были друиды-то. Зато теперь, кто уцелел, не стыдятся к нам на Лысую гору летать, — ехидно ухмыльнулась худая, злобная Невея.

   — Да, надо теперь весь лес против него поднять.

А как поднимешь? — развёл руками Шумила. — Да и хитёр Ардагаст — ни на кого первым не нападёт. Подстеречь бы его где в чаще, так у нас дружина нынче не велика и оружие хуже. И местные, обратно же, спросят, чего нам, чужакам, тут надо.

   — Ничего, будет нам помощник. Андак. Что он ни натворит, а мы скажем: вот они, росы. Тогда нас, защитников леса, все лесовики сами звать станут, — сказала Лаума.

   — Главное, всюду, у всех племён есть колдуны и жрецы тёмных богов. Я ближних знаю, те — дальних, а те — далёких. Нигде Ардагасту от нас в лесу не скрыться, даже и на краю света, — хищно ощерился Скирмунт.

   — бешено! идём с дружиной на восток впереди Ардагаста, — хлопнул тяжёлой рукой по пеньку Шумила.

   — А с полюдьем-то как? Или дружину разделить? — спросил Бурмила.

   — Тебя только против полюдья посылать, да ещё с половиной дружины. Пойдём все, а как вернёмся с головами Ардагаста и его русальцев — полюдье само разбежится. Тогда им всем и конец! — Шумила ловко схватил палицу и в щепки разнёс гнилой пенёк.

   — Братики, я непременно с вами! Кого угодно заворожу! — воскликнула Лаума.

   — Я бы тоже пошла — чтобы сердце Ардагасту вырвать и Чернобогу принести, а сердце царицы росской узкоглазой — Яге, — возбуждённо проговорила Невея, похожая сейчас на волчицу или рысь, учуявшую запах крови.

   — Невеюшка! А кто за детками присмотрит? Останься, а? — ласковой кошкой промурлыкала Лаума. Детей у неё, всё ещё незамужней, было пятеро — и от людей, и от нечистых.

   — Останься, Невея. Нам и здесь дел хватит, — кивнул Скирмунт. Сам он тем более не собирался идти в опасный поход.

Верховный жрец лесных чащоб степенно поднялся и осенил троерогим посохом двух братьев и сестру:

   — Именем Чернобога, Яги и всех древних отеческих богов благословляю вас на защиту леса!

Братья встали и огласили лес медвежьим рёвом, созывая своё воинство.

Недобрую встречу готовила росам и степь.

На высоком берегу реки Ра в середине большого и богатого стойбища стояла белая юрта. Часть покрывал с неё сняли, и внутри юрты даже в этот летний день было светло и не жарко. В юрте восседал на подушках худощавый старик с резкими, упрямыми чертами лица и большим некрасивым ртом — великий царь сарматов царских Уархаг, прозванный Большеротым Волком[59]. Перед ним сидели, храня почтительное молчание, двое: мужчина средних лет, с бычьей шеей и тяжёлым недобрым взглядом — брат царя Амбазук и стройный, решительный на вид юноша — царевич Сорак. Рука юноши лежала на увенчанной кольцом рукояти акинака, на лице была написана готовность хоть сейчас идти по приказу отца в самый далёкий поход или отчаянный набег, навстречу подвигам, достойным наследника великого царства. Та же готовность исполнить любой приказ была видна на грубом лице его дяди, уже далёком от юношеского честолюбия.

Царь молчал, окидывая мысленным взглядом свою жизнь: величие и победы, позор бегства, горечь от измен подданных и женщин. Его предки три века назад сокрушили Великую Скифию и с тех пор прозвались сарматами царскими. Перед ними трепетали и заискивали венеды в своих чащах и греки в каменных городах. Но тридцать лет назад наглый бродяга Фарзой привёл из-за Танаиса аорсов — и царство рухнуло, словно ветхая юрта от сильного ветра. Трусливые языги бежали за Карпаты, подлые венеды отложились, роксоланы ударили в спину. Но царь выстоял, вывел орду на север и снова стал повелителем многих племён.

Только в белую юрту так и не вернулась любимая жена Майосара, бежавшая во время битвы к проклятому «любимцу Артимпасы» Роксагу. И никакая женщина не смогла её заменить в сердце Уархага. Он то любил, то ненавидел её сына, пока царевич не погиб в походе на Хорезм. Царь хотел отплатить тем, кто послал на запад аланов и Фарзоя, но лишь погубил своё войско в безводной степи между двух морей. До зелёных оазисов Хорезма добрался с отрядом только сын — чтобы пасть во славу отца. Теперь вся надежда была на младшего, Сорака. А он уже побывал четырнадцатилетним в парфянском походе с аланами и навсегда запомнил каменные города со всеми их усладами. Что ему передаст отец — огромную загородку для скота между Ра, Танаисом и тиссагетскими лесами?

Майосара, Лунноликая... Она тоже любила южные города. И теперь может развлекаться с Роксагом хоть в Ольвии, хоть в Пантикапее. А отсюда можно съездить разве что в Танаис, и то, если с аланами мир. Хотя есть что предложить танаисским купцам — кожи, меха, сильных рыжеволосых рабов-мордвинов, даже золото и самоцветы с недалёкого Урала... Раздумья царя прервал голос сына:

   — Так куда же нам вести дружину, отец?

   — Хорошо идти походом туда, где много добычи. Ещё лучше — туда, где ждёт сильный враг. Будь он хоть сын бога или избранник богов — тем больше будет твоя слава. Ты, брат, пойдёшь на Тюштеня, царя эрзян, которого эти глупые лесовики почитают сыном Ортагна. Выйдешь к истокам Суры. Там встретишь проводника. Необычного. Ворона, сквозь которого твоя стрела пройдёт словно сквозь тень. Через глухие леса он выведет тебя к Копасу, главному городку Тюштеня. Сожги городок, уведи его жителей, угони стада этого разбойника — они в степи, за Сурой. Там его летний стан. Совсем хорошо, если встретишь самого Тюштеня и покончишь с ним. Но не трогай другого его городка — Ножа-Вара. Так хочет тот, кто пошлёт ворона. Эта птица выведет тебя и обратно с добычей.