Ирина Якимова - Либитина (СИ)

— Ты поверишь, что я не хочу причинять тебе боль? — наконец, спросил он. — Ты мне доверяешь, Ариста?

— Я всегда доверяла тебе. И всегда буду доверять…

Наше море мыслей было удивительно ровным, спокойным. Над тихо шелестящими волнами разливалось золотистое сияние, только я пока не могла установить его источник. Это был не солнечный диск со дна купели: кажется, все небо стало сплошным листом золота.

— Только ли цель спасти мир связывает тебя со мной?

— Какие странные вопросы. Зачем они, Нонус?

— Ответь.

Я задумалась. Вопрос казался нелепым. Нет, не только цель. Сначала я почувствовала наше родство с Нонусом, услышала знакомую мелодию боли, узнала то же горячее желание не поддаваться унынию или мести. Он вел меня по темному пути carere morte, помогая обходить провалы, ведущие к безумию и превращению в чудовище. Я долго твердила себе, что на уважении и благодарности не прорастишь цветок влюбленности, но он пророс, когда я забыла о благодарности, и погрузилась в обиду за стаю птиц в ночь Бала Карды. Он начал распускать лепестки, когда я почувствовала загадку маски холодности своего нового любовника. И он расцвел, когда мне пришлось вступить с другом, спасшим меня от тоски, в связывающее крепче общего дела противостояние. Я по-прежнему помнила, что в ночь Бала Карды Нонус не помешал обращению дочери, но обидное «прошел мимо», растворилось полностью и навсегда, когда я увидела его обожженные той же водой руки, тащившие меня из купели.

— Я люблю тебя, Нонус. -

Я сказала это — замкнула первое звено цепи. Разумеется, это лишь начало. Время покажет, насколько крепкая любовь прорастет из моих слов, приведет она в мир мифических детей Бездны или нет. Но я была готова к новым оковам… и крыльям за спиной.

Золотое сияние все также разливалось над нашим общим морем. Не требующее ответов, не нуждающееся в обозначениях словами. Это сияние была любовь, моя и его, слитая и нераздельная. Она была небесным куполом, заключившим в себе наше море, и давшим ему границы и объем.

— Очень хорошо, — отозвался Нонус очень спокойно и ободряюще. — Помнишь, я клялся, что никогда не причиню тебе боль? -

Дрожь в его голосе вдруг подсказала, что боль сейчас будет. Много, много боли… Я замерла внутренне, готовясь к жестокому удару:

— Почему ты вспомнил это?

— Когда я клялся, я не подозревал обо всех последствиях. Ты достаточно отдохнула, Ариста? Потому что сейчас я верну тебе твою боль.

— Что?! — удивительно, но я испытала облегчение. И цветок любви расцвел еще ярче, золото купола неба сплавилось с золотом волн. — Я все это время не чувствовала боли от ожогов, потому что ты чувствовал ее вместо меня?!

— Я забрал ее себе, чтобы ты отдохнула. И чтобы услышать от тебя признание в любви… Оно нужно не мне, моя смелая Королева, оно нужно тебе. Запомни это золотое сияние над волнами! Потому что сейчас я буду вынужден вернуть тебе твою боль. Она изменит тебя, и сильно. Ты станешь совсем другой. Только помни о наших целях. И, повторюсь, не забывай золотое сияние над волнами! Если забудешь, я не смогу ничего изменить для тебя.

— Что… изменить?

— Прости, но эта мечта только моя. До встречи… в мире без страха.

Коридоры к куклам открылись — сотни дыр испещрили золотой купол. А море стало чернильно-черным и забурлило. Оно швыряло меня с волны на волну, то подбрасывало к потемневшему небу, то топило, придавливало к самому дну, забивая рот и глаза песком безумия и беспамятства. И я поняла, что идиллическая картина, сопровождавшая наш разговор с Нонусом, была лишь иллюзией. А вокруг все это время был тот же океан боли.

Я закричала — всей сотней звериных глоток, когда мой дух рванулся прочь из океана боли в спасительные коридоры к куклам. От боли это не избавило, но теперь я могла выкричать ее. Единая черная тень моих тварей накрыла север. Я неслась без цели, надеясь, что убегу от боли, но та не отступала. А когда силы иссякли, окопалась в черном выгоревшем лесу. Я возводила свой Лабиринт, тщетно надеясь, что боль не отыщет меня в нем, но она не уходила долго — месяцы, годы… десятилетия. А когда, наконец, я поняла, что больше не чувствую ее, я поняла, что не помню и не хочу помнить о себе ничего. Потерялась где-то в закоулках Лабиринта Ариста. Над севером Терратиморэ царила Либитина, владычица мертвых и богиня людских страхов.

Триптих Либитины. Последняя сцена

Пламя свечей дрожит. Затхлый воздух подземелья колеблется от движений кукол, мечущихся по коридорам. Они готовятся к последней сцене триптиха, примеряют наряды и парики, репетируют танцы. Их тени скачут по рыжим листам рукописи, лежащей на столике в дальней камере логова. Набранная из разнородных листов бумаги, написанная подчас между чужих строк, она так похожа на автора — странную хозяйку Лабиринта, меняющую маски в надежде найти меж ними себя… Пламя свечи на столике, давшее бумаге цвет, тоже колеблется, только не от движения теней по коридорам, а от дыхания. Кукла-писарь разрумянилась, ее грудь вздымается и опускается, как у живого человека. Она сейчас — полное и точное отражение моего волнения.

Вот, о чем все эти годы мне шептало, потрескивая, пламя свечей! Золотистый ореол вокруг них напоминал о золотом сиянии над волнами мысленного моря во время нашего последнего разговора с Нонусом! Тот же мягкий и теплый свет, отгоняющий тьму, расчищающий место надежде, дающий границы миру и лучами протягивающийся в безграничье. Имя ему любовь. И мне опять неспокойно. Я ворочаюсь с боку на бок. Я пытаюсь провалиться снова в это, явившеся воспоминанием и пламенем мысленное море, и не могу. Я больше не чувствую его. И я понимаю, что уже очень-очень давно не чувствую ничего: ни прозрачного барьера, отделяющего меня от партнера, ни отголоска его эмоции, ни краешка его воспоминания. Где же ты, Нонус? Обмен кровью связывает обменявшихся навсегда, обмен мыслями может прервать только смерть партнера, — говорил он. Тогда, если я больше не чувствую Нонуса, значит ли это, что…

Движения кукол становятся нервозными. Тени с острыми углами сложенных крыльев за спиной скачут по листам рукописи, воздевая руки, вскидывая лохматые головы к темному земляному потолку.

«Нет, он не мог умереть так! Не от меча нелепого охотника, не от солнца, не от воды Донума! Не мог закончить земную жизнь тварью, а не человеком! Не мог пропасть, позволив мне забыть его, исчезнуть! Не мог…» -

Я кричу это, и сама себе не верю. Слишком хорошо я знаю жестокий мир carere morte. Он перемалывает всех: и сильных и слабых. И все же, продолжая отрицать очевидное, лихорадочно перебираю воспоминания о годах в Лабиринте. Нонус нигде не мелькает… Неужели, он погиб в один из первых темных годов моего беспамятства и боли? Неужели мои боль и беспамятство были тому виной? «Ведь помни я золотое сияние тогда, я упредила бы любое неблагоразумие Нонуса!» — понимаю я, и эта надуманная, как бы он сам сказал, вина тяжелым камнем ложится на грудь.