Галина Романова - Золотая ветвь

– Ты не понял,– она попыталась улыбнуться.– У меня получилось… получилось стать матерью! Я беременна!

Хаук вдруг резко отодвинулся от нее и выпустил ее руку. Лицо его как-то странно исказилось. Орчиха покосилась на орка с тревогой, и Ласкарирэль, не стесняясь, коснулась ее ладони.

– Что? – Голос Видящей дрогнул.– Я все-таки его потеряла? У меня случился… У меня не будет ребенка?

– Слышала я, что вы, светловолосые, дуры, но не верила,– скривилась орчиха.– Ну разве можно так говорить? Мужчину надо сперва подготовить. Для них это всегда такой удар, что, кажется, иногда проще действительно огреть топором по голове, чтобы дошло!

Хаук встал и отошел.

– Он-то думал, что ты умерла,– шепотом продолжала орчиха.– И вдруг выясняет, что ты не только жива, но и готова осчастливить его наследником! Поосторожнее со словами, девочка! У меня шестеро ребят, но всякий раз я тщательно готовила своего старика прежде, чем сообщить такую новость! А теперь,– она поднесла к лицу девушки глиняную плошку,– выпей. Худа не будет!

Ласкарирэль послушно проглотила густой травяной взвар и вскоре уже спала.

Когда она проснулась, был день. Хаука рядом не оказалось, и при свете, льющемся из двери, девушка поняла, что находится отнюдь не в казарме, а в землянке той самой орчихи. Здесь царили ужасная теснота и беспорядок, который создавали многочисленные нары, сундуки, громоздящиеся один на другом, и пятеро орчат разного возраста, носившиеся туда-сюда с оглушительными воплями. Где-то над головой натужно кашляли, а хозяйка дома была занята тем, что пинками и шлепками пыталась выгнать мелкоту на двор.

– Живо бегите отсюда,– ворчала она.– Погрейтесь на солнышке, пока лето не кончилось. У меня тут болящие! Нечего вам возле них тереться!

Детвора наконец высыпала вон, и орчиха под локоть спустила с нар и отправила вслед за ними старуху, с которой обращалась значительно мягче. После этого задернула тканую шерстяную занавеску, заменяющую днем дверь, и, ворча, вернулась к огню, на котором что-то кипело и бурлило в горшках.

– С ума сойти! – бормотала она себе под нос.– Я – и ухаживаю за светловолосой! Да узнай про это моя мама, она бы плюнула мне в лицо и прокляла! По правде, ее надо было бы стукнуть чем-нибудь по темечку и прикопать в огороде, а я вместо этого… Ох, духи, духи! За какие мне это грехи?

– Спасибо вам,– нарушила молчание Ласкарирэль, и орчиха от неожиданности чуть не выронила себе на ногу горшок с варевом.

– Очнулась-таки? – со странной интонацией поинтересовалась она.– Значит, будешь жить. Есть хочешь?

Девушка кивнула.

– Тогда потерпишь.– Орчиха осторожно попробовала густое и на вид неаппетитное варево.– Скоро будет готово!

– Почему вы со мной… возитесь? – спросила Ласкарирэль.– Если вам так… в тягость?

– Да потому, дурочка, что тебя приволок Хаук! Если бы не он, вовек бы не стала возиться со светловолосой!

– А почему? Хаук ваш… родственник?

Орчиха воздела глаза к потолку и пробормотала пару очень нелестных слов об умственных способностях эльфов вообще и эльфийских девушек в частности.

– Да ты вообще можешь хоть что-то видеть? Глаза у тебя на месте или нет? – отведя душу, воскликнула она.– Ты что, мужняя жена, никогда не видела у него татуировки? И не знаешь, что она означает?

– Ну, – Ласкарирэль смутилась,– это означает, что Хаук знатного рода…

– Знатного рода! – скривилась орчиха.– Да он в этом городе знатнее всех вместе взятых! Даже этого… князя! Про его предков у нас легенды рассказывают! «Быль про кузнеца Гарбажа», слыхала?

Ласкарирэль помотала головой.

– Вечером расскажу,– смилостивилась орчиха.– Когда свою мелкоту буду спать укладывать. Они у меня страсть как любят про прошлое послушать!

…Но вечером девушке не удалось послушать обещанной басни – уже перед ужином вернулся шестой отпрыск ее хозяйки, прыщавый орчонок-подросток. Он и принес последние городские новости.

Ирматул затих, но это было затишье перед бурей. Хотя свидетелей «казни монстра» было не так уж и много, все же все в городе знали, что Первосвященник погиб, предавшись темным силам. Боги послали Деву-Усмирительницу, которая и низвергла Первосвященника, предав его очистительному огню (за вариант «Первосвященник вознесся на небо в огненной колеснице» рассказчика часто били). Князь Далматий сильно обгорел и лежит в своих покоях. Неизвестно, будет ли он жить, ибо Первосвященник пытался прихватить его с собой (что больше всего доказывало злокозненность его изначальных намерений). Ко всему прочему, пострадал совершенно посторонний человек – княжеский сенешаль, командовавший дружиной, когда пытался защитить своего князя. Его жизнь вне опасности, но все равно власть во дворце временно принадлежит некоему Терезию, которого кое-кто признал, как много лет назад пропавшего сына князя Далматия. Все ждали либо смерти князя, либо его выздоровления. Пока же хрупкое равновесие держалось на талгатах орков, которые сутки напролет несли службу в княжеском дворце. Но чей-нибудь неверный шаг или даже не вовремя сказанное слово, не говоря уже о смерти самого князя Далматия, могло нарушить этот мир и развязать кровавую бойню.

ГЛАВА 28

Верховный Паладайн допрашивал пленного. После нескольких дней упорных боев ему доставили некоего незнатного эльфа, который был рекомендован как Мастер Символов. Двое суток ушло на то, чтобы сломить его волю, и теперь можно было приступать к настоящему допросу.

Пленника ввели вместе с Гамой Тихоходом, который тут же привычно опустился на колени перед низким постаментом, на котором, скрестив ноги, сидел император орков. Тот торопливо спихнул на пол наложницу – совершенно нагая девчонка-эльфийка кубарем откатилась в дальний угол и замерла там жалким дрожащим комочком. С начала войны она была у него уже шестой, и не сегодня-завтра ее отдадут солдатам на потеху. Вестей от его настоящей наложницы, которая должна была родить наследника, до сих пор не было, и Верховный Паладайн пребывал в дурном настроении. Злость он срывал на своих временных наложницах – два-три дня издевался над беззащитными девушками, а потом бросал их вечно голодным солдатам.

Пленный эльф вошел, еле держась на ногах после жестокой порки, которой его подвергли только что для острастки. Рубашка на нем превратилась в лохмотья, покрытые пылью пополам с кровью. Локти закручены назад, на шее – толстый ошейник с цепью. Приведший его орк пихнул пленника под колени, чтобы тот склонился перед Паладайном, и вручил властителю кончик цепи.