Людмила Астахова - Бабочки в жерновах

— Ничего не сделать. Никого не спасти. Я могу только умереть вместе с ними. Как обычно, — и, обойдя застывшего на ее пути Лэйгина, поковыляла обратно в тюрьму. Можно еще успеть раздать узникам вина, прежде чем они все задохнутся. Под хмельком будет если не легче, так хоть быстрее.

Мурранец глазам своим не поверил. Она сдается? Снова сдается? Пришлось догнать упрямую женщину, схватить за плечи, развернуть к себе лицом и как следует встряхнуть.

— Лив! Мы ведь живы. Там, на острове Эспит, мы живы прямо сейчас. Там сейчас праздник, Летний Фестиваль. И даже Перец по-прежнему с тобой. Ничего не закончилось. Еще есть время для всего.

— Для чего? — подозрительно спросила стражница.

Неужели она не понимала? Ланс растерялся, вгляделся в глаза Лив и увидел в них такую обреченность, такую тоску, что выпалил на одном дыхании, то, чего никогда бы прежде не осмелился сказать:

— Для любви, например.

И сделал то, что давно хотел сделать. Поцеловал Лив в сухие, припорошенные пылью губы. А потом вдруг спросил:

— Спорим, в прошлый раз ничего такого не было?

Всю романтику мгновения разрушил Перец, цапнув Ланса за ногу. Пребольно, к слову.

— Странный ты все-таки тип, Лэйгин, — помолчав, отметила стражница и повела плечами, стряхивая его руки. А потом взглянула испытующе и слегка насмешливо: — Не боишься застрять с нами? Отрастить крылышки? — и потрепыхала кистями рук, изображая порхание: — Бессмертие, конечно, хорошая штука, но вечность — это очень долго, а жернова тяжелые, поверь.

— Когда ты, проходя мимо, одариваешь улыбкой меня, подобной последнему лучу солнца, я становлюсь сильнее в два раза.

Оно само вырвалось, правда! Такие маленькие, хрупкие, нежные, такие простые слова на мертвом языке. Слова о любви, пережившие века, оказавшиеся сильнее смерти. Эти слова, с которых всё началось, и теперь — всё закончится.

Сказал, и будто написал их на листочке, сложил его в «голубя» и запустил в темное небо, в пронзительную тишину. Чтобы он пролетел через пространство и время, приземлившись в кабинете саломийского профессора. Там, где смотрит в окно и улыбается Другая Лив. Письмо для Ланса Лэйгина. Лично в руки.

Лив уже приоткрыла рот, чтобы ответить чем-нибудь горестным и мудрым, дескать, и любовь поэты придумали, чтоб денег не платить, и не найдешь чувства глупее, чем бессмысленная надежда, но… Вместо этого губы женщины раздвинула какая-то совершенно неуместная бесшабашная улыбка. В конце концов, что им всем теперь терять? Жизнь, что ли?

— А-а, ладно! Попробуем! — и встряхнулась, превращаясь из тоскующей смертницы в живую и вполне деятельную Стражницу Эспита: — Бери ключ, — она сняла один из ключей со связки: — Выпусти Берта. Вдвоем вам хватит сил, чтобы разбить кладку — она же еще свежая. И вытащить Келсу. А я пока займусь остальными. Ну? Вперед!

Может, он и прав, думала Лив, вбегая в тюрьму. Может, все это неспроста. Может, боги вовсе не отвернулись и как раз сейчас на нас смотрят. Но есть только один способ проверить.

— Выходите! — кричала Лив, отпирая камеры и чуть ли не пинками выгоняя смертников в коридор. — Выходите! Быстрей!

— Думаешь, стоит? — заколебался Исил, выглянув из пыточной. — Задохнуться не так мучительно. Мы тут просто заснем, а там… Там и поджариться можно.

Но Кат, заразившись лихорадочным энтузиазмом, сильно пихнула его в спину, освобождая проход.

— Дай пройти! Попытка не пытка — это разве не твои слова, зануда?

Кто мог, тот выбегал на арену, а кто не мог, тот ковылял или полз. Но хотели все. Не нашлось никого, кто бы отказался. Последний день Калитара в этот раз выдался… необычным.

— Это против правил, — заметил господин Тай, с достоинством покидая камеру.

— К воронам правила! — отрезала Лив. — Не до них сейчас.

— Я всегда считал, что из стражников получаются самые лучшие мятежники, — одобрительно кивнул лорд и стряхнул известку со своей туники. — Нужно только дать им время дозреть, как хорошему вину. Ну, веди нас, Лив.

Берт не поверил ни ушам, ни глазам, когда Ланс открыл замок от ошейника и сообщил, чем им предстоит заняться. Вечный пройдоха осторожно потрогал грязную, зато свободную шею, и в его бедовой голове тут же зародился план побега.

— Даже не надейся, — ухмыльнулся Лэйгин. — Калитар гибнет и мы вместе с ним. Я бы на твоем месте задумал то же самое. Более подходящего момента не найти, но…

Не хотелось портить человеку маленькое удовольствие, однако долбить стену все же лучше вдвоем.

— Но?

— Тебе не уйти от смерти, никому из нас. А если мы поторопимся, то Келса хотя бы умрет по-другому.

Было видно, что участь несчастной жрицы Лазутчика не особо волновала, но и оставаться в клетке ему совсем не хотелось.

— А может быть, я попробую…

Ланс и дослушивать не стал. Что там про черных кобелей, которых не отмыть добела, говорится? Калитарец как был бесчестным негодяем, таким и остался спустя тысячелетия. Как такое может быть, а?

— Делай что хочешь, — бросил он через плечо. — Можешь бежать. А я займусь Келсой.

Но в одиночку мурранцу ковырять стену не пришлось. Очень скоро Берт вернулся с еще одним заступом.

— Компания, собравшаяся на арене, мне не слишком рада. Да и Келсе они тоже спасибо не скажут. Это же из-за неё мятеж был подавлен.

И ведь ни капли раскаяния в голосе. Что за бессовестная скотина?

— Из-за тебя, — уточнил Ланс.

— Я свою работу делал, между прочим.

— Скоро тебя отблагодарят за труды, — не удержался от насмешки археолог. — Поднажми-ка еще немного. Во-о-от так!

Кладка поддалась, и они оба радостно воскликнули. Кто бы мог подумать, что ожидание неминуемой гибели так замечательно скрашивает совместная работа?

«Надо будет запомнить этот метод борьбы со смертным ужасом», — решил Лэйгин.

— Келса?

Но девушка уже умерла, задохнулась совсем недавно. Еще теплая была, когда Ланс вытащил из ниши её маленькое скрюченное тельце. А может быть, просто не захотела оставаться в мире, где торжествует предательство? Такое несчастное выражение застыло на её детском чистом лице. Смерть вытерла живые краски, как комедиант снимает остатки грима после представления.

— Верэн?

Облик отчаянной девицы проступал с каждым мигом все отчетливее, не перепутаешь при всем желании.

— Вот, значит, кого ты привез на Эспит в этот раз, Берт. Свою вечную жертву. Бедняжка Верэн.

— У каждого своя судьба. — Пожал плечами Берт.

И снова тяжело с ним поспорить. С судьбой человек, носивший нынче фамилию Балгайр, был не просто на «ты». Он приходился ей если не сыном, то пасынком.