Александр Волков - Владигор. Князь-призрак

— Зачем? — спросил Десняк, пропустив «дурака» мимо ушей.

— А затем, что нынче ночью все и кончится, — прошептал калека, приблизив к нему худое обветренное лицо, — князь Владигор вернется, воровка сгинет, мертвые воскреснут.

— Не много ли для одной ночи? — недоверчиво усмехнулся Десняк, привыкший к воплям и пророчествам местных кликуш. — Мертвецы и погодить могут денек-другой, особенно те, которые по тыще лет лежат.

— Маловер, ой маловер! — вздохнул калека и вдруг так оглушительно свистнул, что с возка слетел лосиный кожух, и Десняк увидел над собой ясное звездное небо.

Кони понеслись вскачь, а калека вскочил на облучок и, перехватив вожжи из рук кучера, сильным толчком сбросил его на обочину.

— Давай, соколики! Гони, залетные! — визжал и свистел он, щелкая кнутом по прыгающим конским крупам.

Десняк вскочил на ноги и оглянулся, держась за борт возка. Черные всадники молча скакали за ними по блестящей от лунного света дороге, а над ними быстро неслась большая птица с горящими желтыми глазами. Когда возок влетел в лес, птица кинулась вниз и мазнула передового всадника крылом по лицу. Тот бросил поводья, откинулся назад, и в этот миг из придорожного куста наперерез жеребцу метнулась тень с высоко поднятой рукой. Жеребец захрапел, встал на дыбы, но ночной разбойник схватил его за узду и, дернув на себя конскую морду, ткнул в седока короткой пикой. Тот выпал из седла; едущие за ним всадники смешались, наскакивая друг на друга; из кустов в них полетели стрелы, копья, следом стали выскакивать разбойники с кистенями и гирьками на длинных ремнях. Птица взмыла вверх, зависла над побоищем и, словно убедившись, что все идет как надо, косо скользнула вбок и исчезла среди еловых верхушек.

По мере того как возок удалялся в лес, схватка на дороге сливалась в единое темное пятно, но едва возница сбавил ход, как от пятна отделилась сперва одна точка, потом вторая, и вскоре Десняк ясно увидел, что их вновь нагоняет цепочка черных всадников. Не дожидаясь, пока они приблизятся, он поднял ногой крышку одного из коробов, откинул лежащий сверху коврик и стал доставать из-под него длинные тяжелые свертки груботканого, пропитанного гусиным жиром полотна.

— Давайте, соколики, подлетайте поближе! Горошком вас угощу! Горошком! — бормотал Десняк, разворачивая свертки и ушастыми винтами укрепляя на задней стенке возка толстые железные трубки, оканчивающиеся литыми набалдашниками с крошечными пологими вороночками.

Когда с этим было покончено, он бросил поперек бортов широкую дубовую доску с выдолбленными по числу трубок ямками, уложил набалдашники в эти ямки и, повернув их вороночками кверху, стал поочередно наполнять их черным порошком из морщинистого кожаного мешочка. Затем он засыпал порошком ложбинку между ямками и, образовав вдоль всей доски сплошную черную дорожку с маленькими холмиками поверх воронок, чуть приподнял всю доску, подбивая под ее края два широких клинышка. Когда дальние концы трубок установились примерно на уровне конской груди, Десняк скрепил все сооружение винтами и скобами, а затем извлек из-за пазухи кремневое огниво и растрепанный промасленный трут. Сделав это, он оглянулся на горбатую спину возницы, кинул беглый взгляд на приближающихся всадников, присел на дно возка, выбил искру, запалил лохматый конец и, выпрямившись во весь рост, поднес тлеющий трут к засыпанной черным порошком ложбинке.

— Не делай этого! Там свои! — услышал он вдруг чистый и отчетливый голос за своей спиной.

Десняк оглянулся на возницу, чтобы выругать его крепким словечком, но в этот миг калека откинулся назад и щелчком кнута выбил тлеющий трут из его окоченевших на морозе пальцев.

Глава вторая

Владигор стоял на помосте и сквозь щель между шелковыми лентами следил за толпой, густо заполонившей княжеский двор. Где-то над ним бесновался Лесь: грохотал жестянками, утробно рычал и, надев на голову деревянную драконью морду, пускал огненные струи из ее клыкастой пасти. Ракел стоял рядом с князем и с досадой шептал ему в ухо, что рысьяков во дворе слишком много, и потому если Лесь окончательно запугает зрителей своими штучками, те просто оцепенеют и, когда дойдет до дела, только трусливо прижмут уши и будут тупо смотреть на то, как скоморохам заламывают руки.

— До этого не дойдет, — негромко отвечал князь, наматывая на палец жесткое кольцо бороды.

— Не понял! Тогда зачем мы вообще сюда приперлись? Пожрать, выпить и девок помять? — возмущался Ракел.

— А отчего и не помять, когда она сама к тебе идет? — усмехнулся князь. — Тебе-то хоть ничего бабешка досталась?..

— Бабешка как бабешка, обыкновенная, — буркнул Ракел. — А тебе, князь?..

— Тоже ничего, — ухмыльнулся Владигор, вспомнив ночной маскарад.

— Ночью надо было со всеми ними управиться, — вздохнул Ракел, припадая к своей щели, — а мы на девок накинулись, как дураки… Эка, понимаешь, невидаль!

— А ты когда-нибудь щуку на живца ловил? — перебил Владигор.

— Нет, только острогой бил, а что? — насторожился Ракел.

— Острогой хорошо, когда она в камышах на мелководье греется, — сказал князь, — а если она в омуте да между корягами стоит — тогда как?

— Не знаю, — сказал Ракел, глядя на рысьяков, со всех сторон подбирающихся к помосту.

— Так вот знай, — негромко заговорил князь, останавливая его руку, тянущую меч из ножен, — берешь крючок, лучше тройник, сажаешь на него живого окунька и кидаешь в омут — понял? Но окунек должен быть непременно живой, и чем он живее, тем скорее щука на него кинется и вместе с крючком заглотит, — понял?

— Про щуку понял, — кивнул Ракел, обернувшись к Владигору.

— А про окунька? — спросил князь, глядя в его сверкающие в полумраке глаза.

— Про окунька? — повторил Ракел, напряженно морща лоб, почти до бровей закрытый ровно подстриженной черной челкой.

В этот миг на помосте перед ними дико заорал опаленный рысьяк, под ним тут же провалилась половица, и опричник исчез в темной щели, где промелькнул кулак Берсеня, выбросивший на помост горсть серебристой золы.

— Ну, думай! Голова у тебя на плечах или кочан? — усмехнулся Владигор.

— А ей непременно окунька надо? — спросил Ракел, вглядываясь в его лицо. — А если пескарь? Карасик? Или другая какая рыбешка?..

— Нет, брат, не пойдет она на другую рыбешку, — покачал головой князь. — Тут самому идти надо.

— А тройник где? — спросил Ракел. — За что окунька цеплять-то?

— Вон один крючок! — Князь раздвинул щелку между лентами и указал глазами на Леся, сдувающего на публику искристые щепотки пепла. — Такой если вопьется, так его только с мясом и выдерешь.