Евгений Малинин - Час Черной звезды

— Надоел мне этот Запад… Плывешь, плывешь, гребешь, гребешь…

— Зато каждый день ешь мясо, — возразил ему совсем молодой патлатый парень, говоривший на языке южных сайгов. — Нет, — тут же поправился он, — дома я тоже частенько мясо ел, особенно осенью. В наших степях живности много.

— В ваших степях?.. — усмехнулся высокий. — Да вы в «ваших степях» сами вроде живности — многоликие наедут и щиплют вас, как хотят! От того небось и на Запад сбежал!

— А вас в ваших горах многоликие не щиплют, — обиделся парень. — Тоже, поди, стороной-то не обходят!

— У нас в горах, — с ноткой назидания произнес высокий, — многоликие тоже бывают, особенно ирбисы, только к нам они заходят нечасто — стараются нас не тревожить. У нас иногда даже чужаки скрываются. Набедокурят у себя, — он исподлобья бросил быстрый взгляд в сторону парня, — в степи, и к нам, в горы.

— Это почему же вас ирбисы не трогают? — вступил в разговор третий гребец, рябоватый изверг, тоже, похоже, из сайгов.

— Наши горные айлы прибыль большую приносят — камни драгоценные мы в горах ищем, металлы. А камешек найти, да еще и обработать, и труд великий и талант нужен. Да и кузнецы у нас — в другом месте поискать! Так что обижать нас ирбисам нет резона, им для их озорства и в предгорье, и в степи раздолье!

— Еще скажи, что ваши бабы полуизвергов не рожают! — криво усмехнулся гребец с физиономией, перепаханной тремя параллельными рваными шрамами, идущими от левого виска через губы к правой скуле.

— Бывает… — неохотно согласился высокий. — Но животы бабам после… этого дела не вспарывают. — Он снова бросил быстрый взгляд исподлобья в сторону молодого парня. — Не то что у вас в степи!

— Вспарывают!.. — странным, ставшим вдруг невыносимо высоким голосом воскликнул парень. — А что сделаешь-то?!

— Вот и я говорю, что сделаешь… — кивнул высокий и откусил от своего куска, давая понять, что разговор окончен.

Но, видимо, он растревожил остальных гребцов. Один из молчавших до сих пор мужчин вдруг спросил:

— Так что ж ты из своего айла ушел, ежели там так хорошо живется?!

Высокий перестал жевать, поднял на спрашивающего глаза и целую минуту молча смотрел в его лицо. Затем, с усилием проглотив полупрожеванный кусок, ответил:

— Значит, надо было, вот и ушел… — И, еще помолчав, добавил: — Кровь на мне…

— А-а-а… — понимающе протянул тот, который спрашивал, и после этого разговор как-то сам собой угас.

А Вотша задумался. Может быть, горы и есть то место, где он сможет укрыться?.. Если из степи бегут в горы, то почему бы и ему не податься туда?!

Эта мысль засела в его голове, но, чтобы обдумать ее как следует, Вотше не хватало информации.

На четвертые сутки, ближе к вечеру, впереди, прямо посреди реки, вдруг показался довольно большой лесистый остров. Лодка взяла ближе к левому берегу, и Вотша решил, что она будет огибать это неожиданное препятствие. Однако лодка пошла почти впритирку с островом, а когда он остался за кормой, раздался странный гортанный вопль старика, помощника хозяина лодки. Весла, до этого почему-то поднятые, дружно опустились в воду, а сам хозяин лодки навалился на рулевое весло, и лодка, круто развернувшись, пошла против течения, прямо в открывшуюся среди прибрежных зарослей острова бухточку. Спустя десять минут нос лодки с разгону въехал на мелкий песок пляжа, весла легли вдоль бортов, и гребцы, не дожидаясь разрешения, попрыгали за борт в невысокую воду бухты. Скоро на узком пляже запылал костер, а в подвешенном над огнем котле закипела вода — впервые за все время путешествия команда готовила себе горячий ужин. А когда хозяин лодки выставил маленький кувшинчик вина, ужин превратился в пиршество.

Выпившие и наевшиеся горячего варева гребцы растянулись прямо на песке, под мерцающими в вышине звездами. Хозяин лодки и его помощник ушли спать на корму лодки, а Вотша остался возле догорающего костерка. Он подбрасывал на тлеющие угли небольшие сухие веточки и следил за тем, как из тонкой древесины сначала выдавливался легкий сизый дымок, а затем вдруг прорывался язычок быстрого, голубовато-желтого пламени. Огонек быстро выедал из веточки жизнь, она чернела, превращаясь в уголек, а затем и в пепел…

И вдруг за его спиной раздался негромкий голос худого высокого гребца:

— Интересную ты, парень, историю сочинил для нашего хозяина. И правильно сделал, он любит такие истории.

Гребец говорил на наречии южных ирбисов, но, судя по его словам, понимал и наречие западных вепрей, ведь именно на этом наречии Вотша рассказывал хозяину лодки свою выдумку.

— А что мне оставалось делать? — не оборачиваясь, спросил Вотша на наречии южных ирбисов. — Сказать ему, что меня разыскивают?

Гребец обошел Вотшу, сел напротив него, уставился на огонь и долго молчал. А когда заговорил, очень удивил Вотшу:

— Значит, ты тоже скрываешься? — Голос гребца был глухим и очень тихим, настолько тихим, что Вотше пришлось напрячься, чтобы расслышать его. — Я это понял, хотя… сначала решил, что ты шпионишь за Ханыком. Наш хозяин вполне заслуживает, чтобы за ним послали шпиона.

Тут он бросил поверх рдяных угольев костра быстрый взгляд на Вотшу, и кривая улыбка тронула его губы.

— Смотри, чтобы он не решил, что ты шпион, тогда тебе точно не жить!

Они помолчали, чувствуя, что некие странные, невидимые, но крепкие нити протянулись между ними — нити взаимопонимания и… симпатии. Первым нарушил молчание Вотша:

— Я слышал ваш разговор… о горах. Если у вас в горах можно укрыться даже от многоликих, почему ты ушел оттуда?

— В наших горах можно укрыться от многоликих, — подтвердил гребец после небольшой паузы. — Но в наших горах нельзя укрыться от… соседей.

Он снова замолчал, и Вотша решил, что его собеседник не хочет говорить на эту тему, но тот вдруг продолжил:

— У меня была младшая сестра — красивая, работящая девушка. Она родилась, когда мне было уже пятнадцать лет, и ее рождение убило нашу мать. Отец почти не покидал горы, так что матерью для сестренки стал я. Но через два года мне тоже пришлось отправиться в горы — за безопасность надо платить, так же как за еду и одежду, поэтому я был вынужден заняться промыслом. Мой друг, выучившийся на кузнеца, предлагал мне работать в кузне, но я хотел… — он вдруг невесело усмехнулся, — большой добычи. Я хотел, чтобы моя сестра ни в чем не нуждалась. Мне быстро удалось стать одним из лучших искателей камней, но… дома я бывал очень редко. Через двенадцать лет, когда я по обыкновению бродил в горах, отец отдал дочь в жены самому богатому человеку в нашем айле. Нет, он не искал камни, не работал в поле или кузнице… Он был обменщиком — объезжал окрестные айлы, выменивал камни и украшения на еду, одежду, соль… — снова в рассказе наступила пауза, а затем гребец выдохнул: — Через полгода сестра… умерла.