Ольга Зима - О чем поет вереск (СИ)
Самхейн второго года Темной эпохи.
Время подводить итоги.
Мидир, обратив против черных вихрей магию неблагих, смог утишить наш мир. В Укрывище не пострадал никто — земля защитила своих детей. Когда дымные ши были изничтожены, пропала воронка в мир теней на границе наших владений.
Мир вновь стал целым. Вот только дороги к фоморам и неблагим закрылись навечно.
А ко мне вместе с осенью явились сны.
Мне редко снятся сны на этой земле, но лучше бы они не приходили вовсе. Ибо ши не могут видеть воображаемое, по большей части они в нем живут. Они видят прошлое, будущее, и то, что происходит сейчас. Разве немного искаженное.
Первой посетила желтая свобода неблагих. Она знакома мне: иногда короли трех миров пересекались — когда у Айджиана, когда у Лорканна, когда у волков.
Лорканн, едва стоя на ногах, вваливается в зал, похожий на королевский. Около десяти неблагих поворачивают головы к королю и вскакивают с мест. Ши, одетый побогаче и похожий на Лорканна, но помоложе, машет рукой всем на выход. Однако грифон не дает уйти, в одно движение придавливая неблагих к стульям магией воздуха.
— Нет, сын, как раз хорошо, это — хорошо, — Лорканн вытягивает из воздуха корону, которую я ни разу не видел на самом грифоне. — По счастью, ты сообразительный. Будешь королем, будешь королем лучше меня, мое королевское слово. Последнее.
Опускает корону из четырех ободков на голову сына, очерчивает руну, и за спиной нового неблагого короля взвивает ветром неистовая мощь Темного Мира.
— Теперь ты король, распоряжайся силой с умом. И воспитай Джоков! Твои пострелята будут жестокими, если ты не будешь их любить. А глупые они уже сейчас!
Сын порывается его перебить, но неукротимый грифон пошатывается, удивляя до потери слов.
— Нас с матерью не ищи, в парк всем ход закрыт десять лет, не спрашивай, не вставай. Прощай.
Сын переводит дух раньше прочих, вскакивает, бежит до дверей и натыкается на препону из воздуха прямо поперек проема.
— Куда ты?! С тобой вечно так! Ничего не объясняешь!
— А твоя сестра бы пожалела. Какие вы оба получились разные. Ты хотел быть королем — ты король. Я мешал — я ухожу. Прочими вопросами ты не задавался. Только, прошу, удели время детям. Твоя супруга хороша, но одной мягкостью их не вытянуть.
Лорканн доходит до дверей, глубоко вздыхает и скрывается за ними.
Засов падает. Наступает новая эпоха…
…Второй пришла зелень океана. Вернее, шипение. Весьма знакомое шипение.
— …Этот мальчик-х — сын проклят-того волка, обруш-ш-шившего на весь Ниж-шний мир искаж-шение и т-тень…
Знакомые голоса! Они темны даже под водой.
— …отдай ег-хо нам!
Они жаждут силы больше, больше, еще больше. Полукровки вкусны и пропитаны магией. А уж ребенок Мидира…
— …ты долж-шен понимать, не стоит ждать хорош-шего от волч-щьего отродья!
Наконец в зелени моря я различаю Айджиана.
Морской царь сидит, опустив голову, навалившись на один подлокотник. Синие мощные рога выдаются высоко вверх. Корона, белая, как сияние фоморских глаз, пылает между рогами.
— Убирайтесь, — низкий голос колышет не только воду, но и магию. — Убирайтесь! Я предупредил.
— Ты не понимаеш-шь, морс-ской ц-сарь, не понимаеш-шь…
— …не понимаеш-шь, кого пригрел на груди!
— Твой сын поразит тебя в сердц-се, стоит отвес-сти взгляд!
— Убирайтесь, — повторяет Айджиан. Он всегда немногословен.
— Но ц-са…
— Убирайтесь! — голова поднимается, глаза горят яростным зеленым огнем. — Или останетесь здесь. Навсегда. Нис! Мой! Наследник! Он мой сын! А вам больше нет доступа в мой дом!
Трудно судить, что из увиденного во сне правда, а что вымысел и отражения чаяний, помноженные на переживания о судьбе нашего пострадавшего мира.
И я пришел к моему королю за советом в редкий миг его отдыха. Он жестом разрешил мне войти, но с кресла не поднялся. Чуть дальше, свернувшись почти калачиком, дремал на диване принц. Неотлучное следование его за братом, я уверен, спасало обоих.
— Коротко, Джаред.
Ну, коротко так коротко.
— Мне было видение. У царя фоморов появился ребенок. Черноволосый, с зелеными глазами. Морским князьям царь представил малютку как своего наследника. Вы знаете, дети сейчас не рождаются ни у кого.
Мидир, вернее, Майлгуир, как его теперь величали, все так же смотрел мимо меня. На портрет, вышитый Этайн, что висит на стене его покоев. С белоснежным шелком правого нижнего края — королева, стремясь наперво закончить оберег для любимого, так и не успела доделать работу…
Я очень люблю этот портрет. Мидир там счастлив. Жаль, что он никому его не показывает.
— Можно попробовать пробить завесу, мой король.
— Джаред. Что у тебя есть, кроме снов?
Мидир, обратив на меня свой взор, нехорошо прищурился.
— Ничего. Но…
— Думаешь, мне их мало?!
Как и следовало ожидать, вскочил с кресла и в мгновение ока прижал меня к стене. Наш король становился все более необузданным и невыдержанным. Наверное, новое имя меняло его. А может, боль утраты.
— Сколько раз я думал, что Этайн рядом, что она вернулась! Сколько раз узнавал ее лицо в лицах других, сколько раз!.. Сколько раз мне мерещился ее запах ее волос, звук ее шагов! Сколько раз я просыпался от детского плача!
— Брат, Ми-майлгуир, что происходит? — взъерошенный Мэллин еще не проснулся до конца, но уже повис на локте нашего короля. — Отпусти мальчика, он ни в чем не виноват!
Мидир, впрочем, уже опомнился. Отпустил меня, перестав колотить спиной о стену. Обошлось без переломов — не норов, хоть силу он умерять научился. Досадливо стряхнул с рукава и брата.
— Довольно грез. Все кончилось. Она сама! просила! помнить!..
Мой король отшвырнул кубок со стола, отвернулся.
— Она сказала «помни», но ведь это не значит…
Дядя, конечно же, не слушал меня. Уселся обратно в кресло, прижал ладони к лицу, выговорил глухо и еле слышно:
— Я знаю, почему она так поступила. Я не виню ее, не смею винить… Это моя вина. Мой сын мертв, Джаред.
Мы с принцем переглянулись, одинаково обеспокоенные состоянием нашего родича и короля.
— Но почему вы так уверены? — я шагнул бы к дяде, однако Мэллин придержал меня за руку и покачал головой.
— Этайн была стихийным магом. Я… ты знаешь сам. Я не чую никого, кто обладал бы схожей магической силой. Ни здесь, ни у неблагих. И да, ни у фоморов. Была! Была одна яркая вспышка! Тогда, в лесу, куда мы стремились и опоздали. Но она сразу погасла!
Его голос сорвался, он с силой закрыл веки, словно и вовсе не желая видеть этот мир.
— Брат, Майлгуир, тебе ли не знать…
Принц прошел вперед осторожно, король поморщился, и Мэллин замолк, проходя вместо слов к самому креслу, усаживаясь прямо на пол.
Дядя вздохнул, смиряясь, что этот мир ему придется, очевидно, потерпеть еще. Хотя бы ради брата.
Я воздал славу старым богам, что у нас есть Мэллин. Брат, долг и его волки — это держит дядю в нашем мире. Это же его защищает.
— Мой король, я…
— Джаред. На этом все.
Двадцать восьмое ноября второго года Тёмной эпохи. Теперь чуть более светлой!
Мидир зверствовал, характер не смягчила даже смена имени, но возле него сейчас был принц, и я мог спокойно отчитываться на расстоянии.
Потом пропала мысленная речь. Магия проваливалась с уровня на уровень, отмирая сверху, опадая осенними пожухлыми листьями.
Дни складывались в недели, и мир, потрясаемый бурями, приходил в себя, собирался уже иным. Мы, теряя магию, осваивали ремесла. Мы стали умелыми мастерами, но…
Алана не было. Я отказывался верить, что это насовсем. Иногда приходил в его покои, недоуменно оглядывался, пытаясь найти, обнаружить всегда незаметного, но такого незаменимого начальника замковой стражи. Я заглядывал во все комнаты. Сидел и ждал подолгу, сам не зная чего, в своем кресле у камина. А кресло рядом сиротливо пустовало.
Пустело все. Магия уходила из тех, кого не выпотрошил туман. Механесы, выполнившие массу работы по обустройству замка для новоприбывших, замерли статуями. Надежду внушало лишь то, что звериные головы продолжали осмысленно реагировать и следить за происходящим. Бдительность иногда отказывала волкам, но не Черному замку.
Мне, видимо, отказывал рассудок. Я ловил себя, что обращаюсь к стенам и произношу имя Алана вслух.
А в одну из бессонных ночей, ненастных, грозовых, в дверь грохнуло чем-то тяжелым. Я дернул ручку на себя — и свеча выхватила из мрака каменного механеса, абсолютно черного, вытесанного слишком грубо, непохожего на прочих. Механес поднял голову, не открывая глаз, ориентируясь на звук, на запах…
— Алан!.. — я не понял, когда успел ухватить каменное лицо обеими руками. — Алан!
