Павел Шумил - Этот мир придуман не нами

— Вчера ты спасла мою жизнь и честь. Проси награду.

А сам даже не обернулся. Стыдно ему признавать, что чужой рабыне чем-то обязан. Тут во мне такая злость поднялась, что даже страх куда-то пропал. А что сделала бы мама на моем месте?

— Награду или подачку, господин? — голос ровный, негромкий, как и положено рабыне. Зато как он встрепенулся, когда дошло, что я сказала. Развернулся, взглядом жжет, когти выпустил. Так бы и полоснул по щеке.

— А ты дерзкая рабыня. Но я тебе обязан. Терпеть не могу быть кому-то обязанным. Говори, чего желаешь?

А в меня словно злой дух вселился.

— Дорого ли господин ценит свою жизнь? — голос скромный, негромкий. Ох, доиграюсь…

— Дорого. Очень дорого, дерзкая рабыня. Кого-то ты мне напоминаешь? Уж не Владыка ли твой отец? Отвечай.

— Миу, не отвечай! Запрещаю отвечать! Так ему и скажи! — звучит в ошейнике голос Линды. Но во мне столько злости. И мы в стенах Амфитеатра, где я только вчера играла свою мать-воина! Прости, госпожа, ты сама учила меня искусству импровизации.

— Пятнадцать лет назад Владыка сказал два слова, и голова моей матери покатилась по каменному полу дворцового коридора. Мне тогда было два дня от роду, но я знаю, кто и за что убил мою мать. — Голос ровный, без интонации. И ни одного слова неправды. Как хочешь, так и понимай.

— Хватит играть словами. Говори желание.

Легко сказать… А что ты можешь дать рабыне? Свободу? Скажу слово хозяину — он в ту же минуту снимет с меня ошейник. Деньги? У рабыни не должно быть своих денег. Еду? Знал бы ты, какие деликатесы я в железном доме каждый день кушаю.

И тут в голову как молнией ударило. Хозяин же нас учил, а я бестолковая… Медленно опустилась перед господином на колени, коснулась лбом пола, выждала положенное время, прогнулась, подняла глаза. Поза униженной просьбы.

— Господин, сделай так, чтоб не рубили рыжим хвосты. Я знаю, ты можешь. Хотя бы детям, которые на этой земле родились. Они уже после войны родились, они ни в чем не виноваты. Не проливали они вашу кровь, не захватывали вашу землю. Нету у них другой родины, кроме этой земли. За что им позор на всю жизнь?

Как господин разозлился. Глазами молнии мечет, хвостом хлещет. Но молчит. Мне показалось, целую стражу надо мной простоял. Потом сказал:

— Я слышал тебя, дерзкая рыжая рабыня.

Развернулся и ушел, ни разу не оглянувшись. А меня затрясло. Линда с Шурртхом подбежали, утешать начали. Но куда там. Еще и слезы полились. Который уже раз за последний месяц. Линда вдруг говорит:

— Шурр, тащи ведро холодной воды. Будем приводить в чувства по методике шефа.

— Это как? — удивился Шурртх.

— Сейчас увидишь. Я, дура, еще ругалась на него.

Наверно, я уже пришла в себя, потому что поняла замысел.

— Госпожа, не надо меня водой обливать. Я ничего плохого не сделала.

— А хорошего? — ухмыляется во весь рот Шурртх.

— За хорошее как раз попадает больнее всего, — вздыхает Линда. — Идем, там, наверно, уже обед готов.

Обед еще совсем не готов. Только мясо в котлы бросили. Я сбегала к байку, достала из багажника свой хищный ножик и присоединилась к рабыням, которые чистили и крошили овощи. Это чтоб нервы успокоить. Господ осталось совсем мало, только те, что каким-то боком связаны с Амфитеатром. Линда отошла к ним, пошепталась и начала по одному подзывать к себе серых рабов. Когда двое первых вернулись, мы узнали, что все серые и черные получат свободу. Линда расспрашивала их, чем займутся, Обещала на первое время помочь деньгами и с обустройством.

Новость ошеломила. Рабы забыли об обеде, разбились на несколько кучек, строили планы, спорили. Некоторые перебегали от кучки к кучке.

— Чего радуешься? — осадила я одного рыжего. На языке рыжих спросила, чтоб чужие уши не поняли. — тоже хочешь ошейник снять?

— Хочу! — горячо ответил он.

— И долго ты здесь без ошейника проходишь? Тут ведь из свободных только ворам хвосты рубят. А раз хвост кончился — иди или в рабы, или на каменоломни. Тебе где больше нравится?

— А ты-то чему радуешься? Сама рыжая.

— Тому и радуюсь, что ошейник иноземцев ношу. Пока им служу, хвост при мне. А продадут местным — как тебе, под корень оттяпают.

Парень задумался, похлопал меня по спине и пошел советоваться со своими. Вскоре серые и рыжие разбились по разным кучкам.

Наступило время обеда. Последний раз кушали на сцене и за одним столом с господами. Поели быстро. После обеда Линда велела мне принести из багажника байка планшетку, скинула файл и велела переписать на пергамент на языке прраттов. Да, кто не знает, файл — это острая палочка на подставке, на которую чиновники отработанные документы накалывают. А на планшетке файл — он вроде свитка. Его на экране читать можно. Но там буквы русские, а из всех прраттов по-русски только я читать умею.

В файл Линда записывала, кто из серых рабов чем хочет заняться, и чем ему нужно помочь. Кому — лавку купить, кому — инструмент, кому — посодействовать вступить в гильдию. И сколько это примерно будет стоить. Некоторые рабы решили объединиться. Причем, не только серые, но даже серый с рыжим — два горшечника. Разумеется, с рыжего ошейник никто не снимет. Надеюсь, ошейник будет только для вида, и они останутся друзьями. Многие рыжие рабыни из массовки попросили отдать их серым. А три серые барышни, стесняясь, просили отдать им рыжих парней. Линда переговорила с каждым и заявила, что все, что делается по взаимному согласию, делается к лучшему.

Удивило меня, что довольно много серых и несколько рыжих захотели остаться в Амфитеатре. Серых я понимаю. Они теперь наемные артисты. В любой момент могут уйти. Но от рыжих ни разу не слышала, чтоб раньше им при Амфитеатре хорошо жилось.

Опросив всех по первому разу, Линда начала подзывать по второму, уже по несколько парней сразу и пристраивать рыжих девиц.

В конце концов этот тяжелый бесконечный день закончился. Остались непристроенными восемь рыжих, трое серых и одна черная. Линда решила пока отвезти их к нам и поселить вместе с Хвостиками.

Список я отдала ювелиру. Он обещал нанять на следующий день толпу поверенных и заняться делами освобожденных серых.

— Себя тоже не забывай, — улыбнулась Линда. — Любое дело должно приносить если не радость, то хотя бы доход.

— Очень правильные слова, — одобрил ювелир.

Линда поднялась и хлопнула несколько раз в ладоши, как на репетиции.

— Слушайте все! Первый месяц можете жить в Амфитеатре. Это оплачено. Но за месяц вы должны подготовить себе жилище и слинять отсюда! Со всеми вопросами — к нему! — указала на ювелира. — Живите дружно, не обижайте друг друга. Услышу, что ссоритесь — при всех за уши оттаскаю! А сейчас — прощайте. С вами хорошо, но дома меня грандиозный нагоняй ждет.