Виталий Каплан - Чужеземец

— Письмо я ей оставлю, — охотно пояснил пацан. — Узелками вывяжу, где нас искать и когда.

— Ты с ума сошёл? — с отвращением жуя лепёшку, поинтересовался Алан. — Она, может, ещё луну там будет с больным возиться… За это время мы или с голоду подохнем, или выловят нас…

— Нет, господин, — усмехнулся Алан. — Тётушка уже назад торопится. Как только смута началась, передал я ей весточку. С посыльным…

— Что? С каким посыльным? Тебе голову напекло?

— А с таким… Гхири я за ней послал, и записочку махонькую на шею ему навязал.

Он тётушку всюду учует, хоть на краю земли… и бегает он быстро.

Ну вот. Вся надежда, выходит, на ручную ящерицу. Всё-таки Гармай — ещё дитя дитём. Ломающийся голос и сильные руки могут ввести в заблуждение, но вот выплывет порой такое — и видишь: мальчик сказки любит и сказками жизнь мерит.

— Ты хоть представляешь, какая… — он задумался, подыскивая синоним к слову «вероятность», — какая крошечная возможность, что тётушка получит твоё известие?

— Так я же Христа попросил помощь ему, Гхири, — удивился Гармай. — И Божию Матерь тоже попросил. Должен ящерок добраться.

Ну и что тут было возражать?

Всё получилось, как и планировали. Вышли из дому ещё до света. Оставили ворота открытыми — если вернётся тётушка, не лазить же ей через забор. А воры, может, и не тронут дом — и колдовства побоятся, и порядок сейчас в городе, караулы ходят, власти бунтовщиков стерегутся…

Сумки получились увесистыми. Алан, на правах взрослого, порывался взять самое тяжёлое, но мальчишка пресёк его поползновения.

— Ещё чего! Я тебе даром что ли велел одеться в лучшее? Мы ж северными воротами пойдём, на нас ведь стража глазеть будет. И что ж это за господин такой, если за раба поклажу тащит? Нет уж, как из ворот выйдем, я уж, так и быть, бурдючок тебе дам, а до того — и думать не смей. Помни, что ты господин, а я раб твой, и все это видеть должны. Потому ты и ругайся на меня, и прутик какой возьми, постёгивай, чтобы, значит, я шибче шёл.

То ли маскировка удалась, то ли молился Алан усердно, а может, просто стражники не получили ещё соответствующего указания — но внимания на них не обратили ни малейшего. Идёт себе господин, из небогатых, но чистых — то ли купец, то ли писец. Мальчишка-раб при нём, поклажу тащит. Видать, с поручением каким господин движется. Такого останови — раскричится ещё, городской канцелярией грозить станет… А оно нам надо?

— Ну вот, господин, почти и пришли, — весело сказал Гармай, обернувшись к полудохлому Алану. — Видишь, рощица темнеет? Вон там, правее бери. Это и есть оно, тихое место.

Конечно, шли медленнее, чем рассчитывали изначально. Солнце благополучно себе закатилось, посвежел воздух, заострились тени, надвинулись сумерки — в здешних широтах короткие. Спустя час после захода — уже тьма и тысячеглазое звёздное небо.

Правда, повезло — едва завалилось за горизонт солнце, тут же взошла луна. Ещё обкусанная по краям, но достаточно большая, чтобы освещать дорогу.

Степь, залитая жидким розовым светом, казалась нереальной. Не то старинная картина, не то компьютерная графика. Жалко было разрушать шагами такую красоту.

Но спать и пить хотелось сильнее.

15

Отсюда, из шалаша, не увидеть заходящее солнце. Да и если вылезти — всё равно неба почти и нет. Кроны высоченных деревьев, чуть ли не с десятиэтажный дом, смыкаются плотно. И подлесок здесь густой, метров на двадцать обзор, не более.

Впрочем, наблюдать закат Алану всё равно не хотелось. Это Гармай засел в кустах на опушке, высматривает, не едет ли кто. Всё надеется, что тётушка Саумари пожалует. Верит, что ящерица спасение принесёт. Наивный ребёнок.

Зачем разрушать его мечты? Тем более, что других вариантов всё равно нет. Пятый день они отсиживались в роще — и что делать дальше, было решительно неясно. Всё шло к тому, что через недельку-другую местному зверью и птицам-падальщикам будет хорошая пожива. Последние лепёшки кончились два дня назад, кишки играли траурный марш и скоро им предстояло слипнуться. Голод напоминал осторожную крысу — пока ещё шевелит усиками, примеривается, ткнётся носом, отскочит, подберётся с другого бока. Самое страшное — никаких перспектив. Когда таскались по дорогам, от одной деревни к другой, тоже приходилось несладко, но там, по крайней мере, была надежда добраться до постоялого двора, до корчмы, до какого-нибудь села.

Переходов длиннее, чем в день пешего пути, не случалось.

Вернуться в Огхойю? Так их, наверное, уже вовсю разыскивают. Отправиться в Таорам? Это ж сколько идти придётся степью, прежде, чем можно будет рискнуть и насладиться уютом какого-нибудь постоялого двора на западной дороге… Нет, нереально, не хватит сил.

Гармай предлагал — пусти меня, господин, сбегаю в трактир какой придорожный, припасов накуплю. Но слишком силён риск. Наверняка же оба они объявлены в розыск, описаны их приметы, назначена награда… светиться поблизости от Огхойи не стоило.

Хорошо хоть, с водой проблем нет — струится меж камнями родничок, вода чистейшая и холодная — зубы ломит. Даже биокерамические зубы.

Что-то изменилось снаружи. Алан рывком сел, прислушался. Вот веточка треснула, вот вторая… ага, это уже напоминает шаги. И точно — кто-то быстро шёл сюда.

Скорее всего Гармай, но… рука сама потянулась к маленькому топорику, захваченному из старухиного дома. Чисто рефлекторное… от кого таким инструментом отмахаешься? Только и годен, что колья шалаша обтесать да мелкие дровишки наколоть. А «режик» мальчишка взял с собой, сунул под набедренную повязку. Не наигрался, выходит, в войну. Мало ему было «стаи» Рыжего Волка…

— Господин! — такого ликующего голоса он у Гармая ещё не слышал. — Пришла!

Пришла тётушка!

Отодвинув матерчатый полог (нестандартное применение хитону), сунулась в шалаш смуглая рука, а за нею и взъерошенная голова.

— Ничего себе… — только и присвистнул Алан. Потом схватился за полог-хитон, снял с сучков. Пускай мошкара летит… зато не являться же перед дамой в пляжном виде.

Вновь послышались шаги, чьё-то сопение, быстрый говор Гармая.

— Ну что, устроились вы тут неплохо, — раздался ехидный голос. Она! Тётушка Саумари! Вот это фокус…

Алан вылез из шалаша — в синеватые, только зарождающиеся сумерки.

Они все стояли шагах в десяти — Гармай, тётушка и лошадь. Мальчишка держал поводья, шоколадного цвета конь внимательно нюхал его руку, недовольно фыркая и то и дело шлёпая себя хвостом.

— Его зовут Гиуми, господин, — немедленно поделился важными новостями Гармай. — Ничего коняга, справный.