Джульет МакКенна - Игра воровки

Шок освобождения стал почти физической болью. Беловолосый стоял надо мной, омерзительное удовлетворение и пресыщение играло на его тонких губах. Я стиснула зубы, чтобы перестать просить, умолять не причинять мне боли, не делать это снова, но не смогла удержать слезы, сбегавшие по моим вискам, увлажняя волосы.

Он снова наклонился и доверительно прошептал мне на ухо, как любовник:

– Это еще не все, что мне нужно. Теперь решай, расскажешь сама или хочешь, чтобы я снова искал это в твоей голове. Или предпочитаешь, чтобы я передал тебя моим стражникам? – Он безжалостно ущипнул мой сосок, и я задохнулась от боли. – Есть масса способов заставить людей говорить, и, поверь, я использую все.

Он внезапно ушел, и я услышала, как дверь за ним закрылась. И тотчас ремни на моих запястьях и лодыжках развязались, но когда я села, чтобы потереть их, то не увидела никаких ремней. Я уставилась на красные полосы, вдавившиеся в кожу, и затряслась, поняв, что путы, с которыми я боролась, существовали только в моем воображении. Дыша тяжело и часто, как загнанный в угол зверь, я сражалась с истерикой, угрожавшей затопить меня. Не знаю, как долго я сидела так, не в силах ни думать, ни шевелиться, но в конце концов страх отступил, и я начала различать звуки, которые просачивались в узкое окно моей тюрьмы. Моя бабушка называла это кровожадностью, мать – упрямством; я всегда предпочитала называть это силой характера. Называйте это как хотите, но оно наконец подняло меня на ноги.

Я подошла к окну и осмотрела створку – забита наглухо, стало быть, никакой надежды на побег. К тому же подо мной были четыре этажа отвесной каменной стены, принадлежавшей замку – квадратному и удобному для обороны, судя по тому немногому, что я смогла увидеть, вытянув шею. Внизу лежал шумный двор, огороженный толстой стеной с зубчатым парапетом и регулярными патрулями. Кажется, мы находились далеко от любых высот да к тому же на холме; кто бы ни построил этот замок, он знал толк в обороне.

Я постучала по стеклу. Оно было неровным и малость помутневшим, но все же это было стекло. За южной стеной замка, в окруженном изгородью саду блестели крыши теплиц. Я перевела взгляд на патрулирующих стражников. Их черную кожаную форму украшал узор из блестящих металлических заклепок. По местным стандартам, это огромное богатство, а следовательно, мы в руках главного игрока, что имело всяческие тревожные значения – для нас, в нашем нынешнем положении, и позже для Планира и кого-то еще, кто мог бы найти этих парней на своем приморском бульваре. Я поняла, высокие палки, торчавшие вдали, – это мачты кораблей, притом океанских кораблей.

Так что теперь? Признаюсь, я очень близко подошла к тому, чтобы просто сдаться. Я не видела выхода, кроме как рассказать то немногое, что мне известно, и надеяться на быструю смерть. К счастью, во мне всегда господствовал игрок, и он напоминал мне: игра не кончена, пока не выйдут все руны. В конце концов я начала прислушиваться. Подошла к двери и осмотрела замок. Хорош, но я все равно лучше. Я собиралась отцепить язычок с пряжки пояса – полезная, кстати сказать, отмычка, – когда услышала в коридоре шаги Я бросилась в угол, села, уткнувшись лицом в колени, и закрыла руками голову – истинная картина страха и отчаяния.

Это был не Беловолосый, а шестеро его пехотинцев; вероятно, их послали, чтобы запугать меня, так как они наверняка уже знали, что я не маг. Я выглядела должным образом напуганной и, поверьте, это было не трудно. Они молча вывели меня. Мы спустились на три лестничных марша и прошли по побеленному коридору. К еще одной пустой комнате. Там старик в мягкой серой мантии раздел меня с холодным презрением и устроил самый тщательный обыск за всю мою жизнь. Стражники наблюдали за этим процессом со случайными вспышками похоти, но к этому времени изнасилование стояло уже далеко в конце списка вещей, которых я боялась. Со мной бывало и похуже, когда мне пришлось посетить аптекаря из-за дурной чесотки в мои более юные, более невежественные годы. Наконец старик в серой мантии и с ледяными пальцами закончил. Меня повели вниз по другой лестнице и бросили в самую чистую темницу, какую я когда-либо видела. Меня не заковали, видно, сочли, что абсолютно голую рыжую женщину будет легко заметить, если я попытаюсь сбежать.

Я осмотрела мою новую тюрьму. Размером со стойло, она освещалась через решетку под самым потолком, глядящую во двор. Стены были побелены и вычищены, но пятна подсказали мне, что кровь когда-то образовала лужу на полу и забрызгала стены. Имелось ведро, кувшин чистой воды с костяными кубками и корзина хлеба с сыром. Пол здесь тоже был теплый. Я только успела подумать, что предпочла бы грязную лескарскую кутузку, где у меня был бы хоть какой-то шанс сбежать, когда дверь снова открылась и в нее втолкнули Айтена.

– Ливак!

Он был такой же голый, как я, но в гораздо худшем состоянии; свежие раны и кровоподтеки резко выделялись на светлой коже, один глаз лиловел. Он уставился на меня, и не посиневшие кусочки его лица заалели – он замахал руками в тщетной попытке прикрыться.

– Не будь дураком! – бросила я. – Ни у кого из нас нет ничего нового, чтобы прятать, не так ли?

Как это типично, что Айтен с его запасом сомнительных шуток оказался столь же стесняющимся обнаженной плоти, как девственница, давшая обет Халкарион.

Эту неловкость нарушило прибытие Райшеда; видимых ран на нем не было, но выглядел он потрясенным и изможденным и подобно мне вел себя так, будто отсутствие одежды беспокоило его в самую последнюю очередь. Его отросшая за несколько дней борода казалась особенно черной на непривычно бледном лице.

– Как ты? – хором спросили мы с Айтеном, помогая Райшеду сесть.

Я принесла чашку воды, но Райшед отмахнулся от нее с отвращением.

– Вас уже водили к Беловолосому? – нетвердо спросил он, опасаясь встретить наши озабоченные взгляды.

– Меня – да. – Мой голос невольно дрогнул.

Райшед поднял голову, и я увидела мою собственную пытку, отраженную в его теплых янтарных глазах. Это мгновение разделенного опыта придало мне сил, и ответная искра решимости вспыхнула в глазах Райшеда.

Айтен взирал на нас со страхом.

– Я так понимаю, что это плохо.

– Да, – медленно промолвил Райшед. – И я полагаю, мы должны рассказать тебе, насколько плохо, чтобы страх сделал это в десять раз худшим. – Необычная сталь послышалась в его голосе. – Поэтому я не расскажу. Это плохо, Айт, очень плохо, но ничего такого, с чем ты не сможешь справиться.

Убежденность в его тоне удивила меня и, судя по страху, оставшемуся на лице Айтена, его тоже.