Александр Анфилатов - Изумрудная долина (СИ)

— Да ты на рожу свою взгляни! Нос прямой, лоб узкий, голова, будто тисами расплющена! Где ты на Троне такие видел? Так что ты вовсе не местный! Ты чужак из иного мира. Сразу всё становится на свои места, и влюбленность к Новым богам объяснение получает. Так что говори, кто ты! Кто послал, фамилии, адреса, прикрытия. В противном случае не пожалеем.

У пленника рожу так и перекосило от ненависти и страха, понял, видно, что раскусили.

— Ничего я вам не скажу! — прошипел он сквозь зубы. — Умру, а не скажу!

— Знаю, знаю, легкой смерти ищешь! Да только не бывать тому, не собираюсь о такую погань руки марать и людей своих травмировать. Вредно это для души!

Пленник презрительно скривился, изо всех сил дернулся, пытаясь вырваться. К тому времени он крепко сидел на трех кольях, свободной оставалась только рука, для которой Ярослав готовил последний кол.

— Нет у вас способа, а я свою награду получу, Одесную бога сяду. А ты и дети твои рабами будете у детей и братьев моих. Мне ли страх иметь?

Ярослава задели слова пленника.

— Слышал я краем уха, что хозяин ваш всем его холуям место подле трона своего обещает, если кровь свою ради него прольете и жизнь отдадите. Только это и сила, и слабость ваша. Изгоню беса, что тебя укрепляет, ты и выдашь все, тем самым для хозяина своего предателем станешь. Думаю, он на тебя сильно обидится…

— Ты…

— Да–да, просто беса из тебя изгонять собираюсь, а ты бог знает что подумал.

Лифидец задрожал всем телом, напряг мышцы, не позволяя себя вязать, но Лопата и Лимон его скрутили, навешав затрещин за сопротивление.

— Расслабься, — улыбнулся Ярослав, — не нервничай, иначе кровь носом пойдет.

Он достал из кармана пузырек с серым порошком, похвастал перед пленным с ехидной злой улыбкой:

— Знаешь, что это?

Пленник скривил рот, не желая отвечать. Животный страх отражался в его глазах.

— … Невинный пепел… ещё бабушкин! Где старая его достала, ума не приложу, но действует. Я вокруг звезды пеплом солнышки нарисую, Серафимы нас от нечистой силы и защитят, а то мало ли что… Демоны из преисподней вырвутся.

— Будь ты проклят! — пленник стал извиваться в путах, стараясь их порвать или вырвать из земли колья. — Акум, нелюдь. Будь ты проклят!

Лицо его напряглось, сделалось багровым, глаза выехали из орбит:

— Бесчеловечно разделять деймона и его носителя! — в неистовой злобе выкрикнул он.

— Так вы их называете — «деймон»? Не знал… — с усмешкой покачал головой Ярослав, — но ничего, больно не будет. После исторжения ты успокоишься и всё расскажешь…

Лифидец особо неистово рванул узы, выкрикнув, как обвинение:

— Палач! Будь ты проклят, экзорцист! А эти болваны думают, гонитель! Вырвалг! А он губитель! Палач!

— Не знаю, кто о чём думает, но время твое пришло. Или ты говоришь всё как есть, или я лишу тебя твоего бесовского посмертия.

Пленник ничего не ответил, он в исступлении рвал путы и метался, как безумный. Ярослав отошел от распластанного на земле тела. Анюта подала ему тетрадь, которую принесла с собой. Ярослав пролистал страницы, остановился на одной, присел на корточки:

— Ты ведь у меня уже большая и умеешь читать…

Девчушка кивнула головой.

— Значит, будем читать вместе. Я по памяти, а ты повторяй за мной и смотри в тетрадь.

— Хорошо.

— Теперь становись и не бойся, я рядом. Может, даже увидим бесенка с хвостиком…

Он поставил племянницу вплотную перед собой, положил руки на плечи:

— Начинай!

Звонкий голосок серебряным колокольчиком отразился в тишине ночи. Сначала ничего не происходило, лишь эхо отвечало на легкие слова молитв, растворяясь в мягком бархате ближайшего леса. Затем к невинным тонам детского сопрано добавился глухой бас, как набатный колокол, вызывая резонанс близлежащих миров. Голоса слились, как весенний ручеек в полноводный поток, устраняя неразрывную связь души и тела, и вырвались на простор эфира. Они звучали как одно целое, как обоюдоострый меч правды, срывающий покровы лжи и открывая взору истинное лицо сущности.

Пленник дрожал, закрепленный всем телом посреди магического круга. Его собственные чувства, обостренные близостью чужой магии, вселяли понимание близости конца. Он уже не бился, только безумный взор, как обреченный, блуждал с одного предмета на другой, ища надежды, но не находя её.

Неожиданно столбы пламени вырвались из нарисованных на земле сонарных знаков, а гексаграмма вспыхнула кровавым светом. Пленник дернулся, изогнулся дугой, подобно тому, если бы ему в спину вонзили лезвия. Серафимы закружились в волшебном танце, испуская потоки ледяного белого пламени, двинулись один за другим по кругу, создавая нечто похожее на прозрачную огненную стену. Они изогнулись и своими лучами–крыльями охватили место казни, как куполом волшебной ротонды.

Удивленный Ярослав читал заклинания наполовину с молитвами. Он никак не ожидал столь ярких видимых эффектов. Обычно в прошлом всё происходило не столь феерично. Бабка или мать, истошно вереща над одержимым, добивались лишь легкого ветерка от изгоняемого духа. Здесь же всё выглядело как некий концерт звука и света. Ветер завывал мелодию, созвучную их собственным голосам, а пламя, окутывая вихрем огненных языков место действия, распласталось над землей сотнями ангельских крыл. Ярослав напрягал голос и всю суть, пытаясь слиться с магическим оркестром в единое целое, нутром чувствуя, как Анюта легкой струной души поддерживает его, целиком слитая с первоосновой волшебства.

Время как бы остановилось, но отсутствовало на грани миров. В этот самый момент, на пике всех чувств, в потоках света серафимов и алых лучей звезд как бы открылась дверь (или портал, впрочем, назвать так, погрешить против истины). Это просто была некая пленка, натянутая меж мирами, она лопнула от напряжёния, и в разрыве показалось существо, своим обликом являвшее полный антагонизм окружающему празднику света и огня. Назвать существом его тоже было нельзя в полном смысле этого слова. Это было нечто бесплотное, но отражающее падающий на него свет, как дымка окутывающая костяк скелета, прозрачная и одновременно упругая. Существо шагнуло в разрыв миров, и его поступь отразилась тяжкой дрожью земной тверди. Оно обратило взор горящих глаз сначала к жертве, затем к источнику призыва. Как шелест осенних листьев звучали тихие слова знакомого языка:

— Глупец, я не вездесущ, но и не слеп. Напрасно ты вызываешь интерес своих врагов, они уже знают о тебе, но не ведают, кто ты. Их страх и злоба читают смертельную молитву Нипур!

Демон возвысил голос, и он прозвучал в душе Ярослава подобно раскатам грома.