Джон Норман - Племена Гора

Тарна уставилась на него так, что он застонал и сказал, что нам отрубят головы.

После этого я оттащил ее на кушетку и преподал ей короткий урок.

Перед ней лежал путь в тысячу пасангов, но мы уже сделали первый шаг. И даже миновали зал.

Я наблюдал за ее реакцией, когда мы вели ее между солдат. Это была уже не прежняя Тарна. Это была женщина, узнавшая, что может с ней сделать мужчина.

Снизу тоже доносились крики и пение. Мы спустились на четыре уровня и оказались на самом нижнем. Тарну начало тошнить.

— Запах, — простонала она. Перед нами появился пьяный солдат с бутылкой. Ее вырвало дважды, я ей не мешал. Затем я пропустил ее вперед. Мы шли по устилающей коридор склизкой соломе. Она жалобно запищала, когда урт коснулся ее ног мокрой шерстью. Мы заглянули в одну из дверей. За ней располагалась длинная узкая комната. У дальней стены стояли на соломе прикованные за шеи более ста невольниц. С ними заигрывали пьяные солдаты. Удерживая девушек за руки, они вливали им в рот вино. Некоторые рабыни с радостью хватались за бутыли, стоящие в конце цепи жадно протягивали руки.

— Вина! Вина мне, господин! — кричали они.

— Какие мужчины ужасные, — простонала Тарна.

— Прикуси язык, шлюха, — оборвал ее Хассан. — Скоро и ты им достанешься.

— Здесь, — сказал Хассан и отворил тяжелую железную дверь.

Я с любопытством разглядывал цепи и приспособления. Тарна попятилась. Бежать она не могла, ибо я держал ее за руку. Ей стало плохо, я следил, чтобы она не упала. В комнате было темно, только в углу горела висящая на цепях лампа на жире тарлариона и тлели угли в жаровне рядом с клеймовочным станком. В больших касбахах угли всегда держат горячими. Рабы это хорошо знают.

Я сорвал с рабыни покрывало, толкнул ее к станку и набросил на бедра по два железных обруча, после чего затянул их воротом. Она отчаянно пыталась вырваться из стальных зажимов. Я схватил девушку за руки, просунул кисти в специальные проемы над головой и одним движением затянул ремни. Подобные зажимы входят в комплект каждого клеймовочного станка. Затянуть и распустить их можно почти мгновенно. Разумеется, сама девушка не может дотянуться ни до одного ремня, зато стоящему у станка человеку не требуется особых усилий, чтобы обеспечить полную неподвижность невольницы. Я подтянул кисти рук, и Тарна захныкала:

— Ой, больно!

Я затянул ворот на полную.

— Умоляю! — завопила она.

— Заткнись, — бросил я и начал фиксировать бедра.

— По-моему, ей пойдет клеймо на левом бедре, — произнес Хассан.

Девушка на станке может визжать и извиваться, но бедра в момент клеймения должны оставаться совершенно неподвижными. Их ждет поцелуй железа.

Надев толстую перчатку, Хассан вытащил из жаровни раскаленный прут.

— Как тебе этот рисунок? — спросил он. Это было тахарское невольничье клеймо.

— Мне очень нравится, — сказал я, — но лучше подстраховаться и сделать ее обычной рабыней, годной для продажи на севере.

— Хорошая мысль, — кивнул Хассан и вытащил из жаровни другой прут. Но его раскаленном докрасна конце горело четкое клеймо кейджеры с планеты Гор. Тарна следила за Хассаном выпученными от ужаса глазами.

— Еще не нагрелся, детка, — сказал он и положил прут на место.

Откуда-то издалека донеслись крики. Хассан взглянул на меня.

— Пойду посмотрю, — сказал я и вышел. Шумели сверху, на втором уровне. В коридоре покачивался пьяный солдат.

— Что там происходит? — спросил я.

— Ищут Тарну. — Солдат засмеялся и, пошатываясь, побрел по коридору.

Мимо меня провели двух закованных в кандалы рабынь. Я вернулся в клеймовочную, где ждал Хассан.

— Разыскивают Тарну, — сообщил я.

— На каком они уровне? — спросил Хассан.

— На втором.

— А, тогда у нас много времени. — Спустя несколько ен он вытащил прут из жаровни, придирчиво его осмотрел и положил обратно. Вскоре, однако, он снова его достал. Теперь конец прута окрасился в ярко-белый цвет.

— Можешь немного покричать, детка, — сказал Хассан с нотками нежности в голосе.

Тарна принялась бешено извиваться, глядя на раскаленный добела прут. Потом она завизжала. Пять долгих ин Хассан вдавливал прут в ее бедро. Я видел, как железо с шипением погрузилось в дымящуюся плоть. Затем он аккуратно выдернул прут. Тарну заклеймили.

Она истерично рыдала. Мы ей не мешали. Я распустил зажимы, и она упала на пол, продолжая горько плакать. Я поднял ее на руки и вынес из комнаты.

На четвертом уровне мы нашли пустую камеру. Внутри было почти темно. Узенькая дверь выходила в огромный зал. Я положил Тарну на солому у дальней стены.

— Я — рабыня, — повторяла она сквозь слезы. — Я — рабыня.

Мы нашли ошейник и цепь, и я приковал ее к стене.

— Я — рабыня, — повторяла она, словно не в силах поверить, что это так.

Сверху раздались тяжелые шаги.

— Они ищут на третьем уровне, прямо над нами, — сказал Хассан. — Скоро они будут здесь.

— Я — рабыня, — прошептала Тарна.

— Если они узнают, кем ты была раньше, — предупредил Хассан, — тебе придется туго.

Она тупо уставилась на него, осмысливая сказанное. О Тарне говорили в прошедшем времени. Тарны больше не существовало. Она исчезла. Вместо нее появилась рабыня, безымянная, как кайил или верр.

— Если они узнают, что ты была Тарной, — суровым голосом повторил Хассан, — тебе придется туго. Тогда можешь не надеяться на общепринятые пытки и на относительно безболезненную смерть на колу.

— Что же мне делать? Что мне делать? — снова заплакала она.

— Ты же рабыня, — пожал плечами Хассан. — Повесели нас.

И тогда некогда гордая Тарна в мерзкой вонючей камере, на гнилой соломе, принялась нас ублажать. Мы с ней не церемонились. Мы были грубыми, резкими и жестокими. Несколько раз она начинала рыдать и пыталась вырваться. Но она оставалась прикованной к стене, и мы силой заставляли ее вернуться к своим обязанностям.

Наконец мы с Хассаном поднялись на ноги.

— Рабыня надеется, что хозяевам понравилось, — пролепетала девушка.

Хассан взглянул на меня:

— По-моему, так ей еще учиться и учиться. Но думаю, со временем начнет получаться лучше.

Я кивнул, присоединяясь к его мнению. Едва выйдя из камеры, мы натолкнулись на солдата с лампой в руке.

— Я ищу Тарну, — объявил он.

— Здесь ее нет, — ответил я. — В камере одна рабыня.

Солдат заглянул в камеру и поднял лампу. На соломе, свернувшись калачиком, лежала девушка. Она прикрыла лицо рукой. В полумраке камеры даже такой свет резал глаза.

— Господин? — сказала она.

— Как твое имя, девушка? — спросил солдат.