Ольга Григорьева - Колдун

– Пойдем!

Мгновенно забыв о надсадно кашляющем у ее ног Миролюбе, Полева кинулась к болотнику:

– Но ты ранен! У тебя кровь!

– Кровь? – Егоша не чуял боли и потому удивился. Оглядев порезанное плечо, он мотнул головой: – А-а-а, это… Глупости! Это пройдет.

И, огладив мерянку неожиданно ласковым взглядом, заявил:

– Сперва я тебя подлечу.

Будто споткнувшись об его слова, Полева замерла. Наполняя неудержимой радостью ее душу, нахлынуло счастье. Неужели она не ослышалась? Неужели Выродок сам пришел за ней? Неужели позвал и, презрев свою боль, заметил ее раны?!

Всхлипывая от распирающего ее восторга, Полева привычно нащупала на груди подарок Антипа, сжала его в ладони и, поднеся к губам, прошептала:

– Господи! Спасибо тебе… Спасибо!

ГЛАВА 37

Этой ночью Варяжко спал мало – большую часть времени он провел подле совсем павшего духом Ярополка. Киевский князь сдавал на глазах. Даже после смерти Олега Варяжко не доводилось видеть его столь растерянным. Красивые бархатистые глаза Ярополка утратили живость, и без того узкие щеки совсем запали, острые скулы стали напоминать раздутые в агонии шютвичные жабры, а его когда-то яркие губы приобрели странный сероватый оттенок, будто он измазал их пеплом.

– Не изводи ты себя, светлый князь, – утешал его Варяжко. – Владимир Полоцком не успокоится – на Киев пойдет, а тут и смерть свою найдет!

Обещания Варяжко не были пустым бахвальством – он сам проверял прочность киевских стен, сам расставлял на стенах лучников. Он твердо знал – никто не сумеет взять городище приступом, а уж тем более Владимир со своей худосочной дружиной. Новгородец и Полоцк-то взял случайно – помогла внезапность, – но нынче в Киеве его ждали…

Потянувшись, нарочитый вышел на крыльцо. Словно прощаясь, умирающее осеннее солнце блеклыми лучами пробежало по его волосам, и тут же, разозлясь на подаренную им ласку, злой северный ветер остервенело швырнул в лицо нарочитому горсть дворовой пыли.

Поплотнее запахнув просторный охабень, Варяжко спустился на двор. Ему следовало отправиться в дружинную избу – проверить, как его люди готовятся к возможной осаде городища, но бессонная ночь отдавалась ломотой во всем теле, и, немного помявшись, нарочитый вышел за ворота. «Сперва следует отоспаться, – решил он, – а уж после важные дела вершить».

Дева Заря еще на пробудила городище, поэтому встречных было немного. Завидя Варяжко, редкие прохожие стягивали шапки и приветливо кивали. Нарочитый почти дошел до своего двора – оставалось лишь завернуть за угол широко раскинувшегося хозяйства Рамина, – когда услышал чей-то призывный смех. Нынче в Киеве веселье стало редкостью, и Варяжко свернул за угол. Там, подпирая спиной верею, стояла красивая молодая баба с большущими, глубокими, словно омуты, глазами и белым лицом. «Нездешняя», – определил нарочитый, глядя, как, поправляя выбившиеся из-под платка волосы, она задорно смеется в лицо склонившемуся к ней воеводе. По рыжим волосам, богатому корзню и длинному мечу Варяжко признал Блуда. «В городище со дня на день осады ждут, а ему все нипочем!» – разозлился Варяжко и, привлекая внимание заигравшегося с бабой бесстыдника, громко кашлянул. Блуд развернулся. Пользуясь его замешательством, баба ловко нырнула под его упершуюся в загородку руку и кинулась бежать.

– Какого ляда?! – рявкнул на Варяжко упустивший добычу воевода и тут же метнулся следом за удирающей бабой: – Эй, погоди! Где тебя сыскать?

Варяжко поймал его за рукав. Серник незнакомки из синей крашенины уже скрылся за избами, когда до ушей нарочитого долетел ее звонкий крик:

– Приходи вечерком к Гнилому оврагу! Буду ждать!

Блуд шумно выдохнул, повернулся к нарочитому:

– Вот это баба! Прямо сама Лада! Я уж сколь их повидал, а такой ни разу не встречал!

– Ты все о бабах, – укоризненно покачал головой нарочитый. – Лучше бы князя проведал.

– А что князь? – насторожился Рыжий.

Он совсем забыл о Ярополке. К тому же хандра князя его раздражала. Не в отца сын! Святослав давно бы уж всех русичей, от дреговичей до радмичей, собрал под свою длань, а сынок его прикинулся хворым, с перепугу из горницы не выходит… А нарочитый ему подпевает – мол, сиди, жди… А чего ждать-то?

Иногда Блуду казалось, что Владимир больше достоин княжить над Русью, – хоть и мал, да удал, эвон, как изничтожил род полоцкого князя!

– Худо ему, – продолжал о своем Варяжко. – Многие ныне его оставили… Кривичи предали, за сыном ключницы пошли, а ведь средь них немало тех, кто ему в вечной верности клялись. Ты бы зашел к нему, утешил, преданность свою высказал.

Блуд сплюнул сквозь зубы, но, вспомнив о щепетильной преданности нарочитого, покорно кивнул:

– Зайду…

– А про бабу эту лучше забудь, – посоветовал ему Варяжко. – Она, может, и красива, но жизни не стоит. Не ходи в Гнилой яр. Мало ли кто с ней вместе тебя там будет ждать…

Блуд отмахнулся от нарочитого, словно от назойливого комара. Видать, от страха перед нападением Варяжко совсем спятил. Везде ему мерещатся предатели да Владимировы соглядатаи – уже и под киевскими стенами их ищет!

– Хорошо, хорошо, – чтоб не ссориться с угрюмым воем, пробормотал Блуд и тут же зашагал прочь, напоследок невнятно пробурчав: – Не обессудь, некогда болтать… Сам ведаешь – дела…

Варяжко проводил его широкую спину долгим взглядом. С той поры как погиб Выродок, Блуд сильно изменился. Нарочитый не мог понять, как и когда воевода успел научиться козням болотника, но, смягчившись нравом, Блуд стал чем-то походить на болотного парня. За ним и раньше водились мелкие провинности, но при этом Рыжий оставался весь как на ладони – поглядишь, и сразу ясно, чего желает, чего задумал, а нынче воевода все делал тишком, молчком и с удивительным безразличием. Вот и теперь – лишь отговорился и отправился неведомо куда.

Варяжко вздохнул, завернул на свой двор. Ласковая, подаренная ему Ярополком рабыня бодро подбежала к нарочитому, потянула в избу.

– Оставь, Дола, – отпихнул ее нежные руки Варяжко. :– Я хочу отдохнуть.

Девка обиженно стрельнула на него темными глазами, но, уразумев, что хозяин не сердится, послушно отошла. Ох, кабы была на ее месте Настена! Представляя, как теплые руки болотницы ложатся на его плечи, как касаются щеки ее мягкие, душистые волосы, Варяжко застонал…

Спеша прочь от нарочитого, Блуд тоже представлял себе любовные утехи, только совсем иные. Воеводу зацепила незнакомая красивая бабенка. В ней таилась какая-то загадочная привлекательность, которая будоражила кровь Блуда, заставляя его то и дело вспоминать таинственные глаза пришлой, ее манящую улыбку и гибкую фигуру. Возникнув прямо перед спешащим по своим делам воеводой, баба повела себя так, словно сама предлагала ему заняться играми Уда, хоть с виду казалась совсем неопытной… Может, именно поэтому, едва дождавшись темноты, Блуд выскользнул за ворота. Отворяя ему, стражник забурчал что-то недовольное. Блуд остановился, предупредил: