Анна Одувалова - Низвергающий в бездну

Глава 22. О том, что Лучший не всегда сильнейший

Хакиса сидела на высоком резном стуле с подлокотниками из толстых птичьих костей гарпии, закрыв глаза. Бледные с синеватыми трупными пятнами руки держали идеально круглый и прозрачный, словно дождевая капля, природный кристалл. Для магических ритуалов годились только такие прозрачные шары, которые изредка появлялись в горах, благодаря причудам природы. Будь в нем хоть один изъян, шар был бы бесполезным куском хрусталя, годным лишь для украшений, а так в нем сосредоточилась немалая сила. Устав ждать результата от своих поданных или наемников, Повелительница тьмы решила действовать сама. То, что она задумала, было рискованным и требующим концентрации всех сил действом, но оно того стоило.

На полу, перед ведьмой горела начертанная пентаграмма — треугольники, образующие пятиконечную звезду. На острие каждого луча горели тонкие и длинные свечи, дающие больше удушливого, неприятно пахнущего дыма, чем огня и света. В центре пентаграммы, одурманенная отваром из наркотических трав, лежала молодая девушка. Хакиса отложила в сторону свой кристалл и, шурша тяжелыми складками на длинном платье, шагнула вперед, начиная что-то заунывно петь. Повелительница тьмы двигалась медленно, не сбиваясь с определенного ритма шагов. В ее руках поднятых на уровень груди был зажат тонкий, напоминающий по форме язык пламени, жертвенный кинжал. Чернокнижница подошла вплотную к пентаграмме и запела в полный голос. Протяжные, каркающие звуки вырывались у нее из горла, складываясь в песню смерти, прекрасную и ужасную, гипнотизирующую сознание. С первыми звуками ее голоса, воздух как-то потяжелел, солнце заслонили тучи, по мере пения сгущающиеся все больше и больше. Хакиса произнесла последний звук своей страшной, сводящей с ума песни, и поднесла кинжал привставшей внутри пентаграммы девушке, которая, взглянув на Хакису пустыми, блеклыми глазами, послушно взяла в руки нож. Повелительница тьмы сделала шаг в сторону, и громким речитативом начала выговаривать слова заклинания, чертя в воздухе руками замысловатые линии, при этом ни на минуту не спуская глаз с девушки, которая поднесла кинжал к своей груди и, покорно опустив голову, ждала последнего в своей жизни приказания. Девушка не испытывала ни страха, не холода, ни боли, одну только эйфорию от причастности к такому великому действу. Хакиса резко выкинула вперед руки во всполохах голубоватого пламени и издала шипящий звук. Это и послужило сигналом для жертвы внутри пентаграммы. Девушка, даже не вскрикнув, глубоко вонзила себя кинжал, и из раны в районе левой груди темным потоком хлынула кровь, обмывая обнаженное оседающее тело и крупными каплями стекая на пол. Линии пентаграммы вспыхнули ярче, внутри ее закружился красный туман, в котором постепенно вырисовывались, темные фигуры с горящими глазами — демоны смерти. Их было трое. Три воина из преисподней, закованные в стальные доспехи. Они были подвластные только магу, осмелившемуся призвать их. Призраки тьмы, верные слуги мрака могли преследовать жертву вечно, следуя за ней по пятам, ведомые одним им слышимым зовом. Их было практически невозможно убить. Они боялись только яркого солнечного светы и, поговаривали, еще нескольких вещей, но каких — это было тайной. Демоны смерти ненавидели мир людей и страдали в нем от невыносимой боли, которую им причиняло, даже ночью находящееся где-то рядом, солнце. Чтобы избавиться от этой раздирающей плоть боли, они были готовы на все. Именно этих страшных, практически неуязвимых существ отправила Хакиса на поиски Хозяйки Низвергающего. Повелительница тьмы знала — эти не предадут, не обманут, и будут преследовать жертву до победного конца.

Неприятное, тягучее предчувствие беды висело в воздухе с самого утра. Виной ли тому была погода, которая вдруг резко испортилась. Еще вчера жарило яркое, летнее солнце, а сегодня небо заволокли тяжелые, темно-серые тучи, висящие низко над головой. Застывший воздух не давал нормально дышать, и было ясно, что самое позднее к вечеру, погода испакостится окончательно — будет гроза или дождь. Или, может быть, тревожное предчувствие грядущих неприятностей было обусловлено, обостряющейся в экстремальных условиях интуицией, которая настойчиво шептала Анет, что так гладко, как вчера, сегодняшний день не пройдет. Лица ребят выражали те же чувства тревоги и опасения. Оба мага, Стик и Дерри были собраны. Эльф, двигающийся по-кошачьи бесшумно, был настолько сосредоточен, что какое-то время, забывшись, шел плечом к плечу с ксари. Потом, правда, Калларион очнулся и поспешно отошел в сторону, на безопасное расстояние. Анет хмыкнула, она не понимала подобное поведение эльфа. Ну что, в самом деле, укусит его Дерри, что ли? Самого ксари поведение их попутчика, похоже, тоже слегка забавляло, потому что он, увидев беспокойство Каллариона, скривил губы в презрительной усмешке, и сделал неуловимо резкое движение, перемещаясь в пространстве, заставив эльфа дернуться от неожиданности и еще быстрее убраться вперед отряда, поближе к Диру. Анет еще раз хмыкнула и так, чтобы ни кто не видел, погрозила Дерри пальцем, на что молодой человек, обезоруживающе улыбнулся и пожал плечами, показывая, что он, в общем-то, ни в чем не виноват.

Тяжелые капли густого, словно мед, розоватого сока, выступили на плотных, мясистых листьях высокого куста багровицы, предвещая скорый дождь. Без солнышка природа Арм-Дамаша утратила все свое очарование и потускнела. Стикур мрачно поглядел на темнеющее небо и решил на дневном привале не задерживаться, дав передохнуть всего полчасика. Анет уселась прямо на землю и сжевала, запивая водой, горсть сухофруктов добрую часть из которых выклянчил, несчастно воющий гхрых, которому постоянно надо было есть, а того, чего бы ему хотелось либо не давали совсем, либо давали, гораздо меньше, чем он мог потребить зараз. Поэтому зверь страдал и вечно жаловался. Анет оторвала от сердца последнее сушеное яблочко и отдала его Зюзюке, понимая, что сама не наелась. Пришлось с опаской попробовать круглые фрукты или овощи, которые Калларион принес из леса. Серо-бурые в пупырышках, они сначала не произвели на девушку впечатления, но делать было нечего — это было единственное, что можно съесть на данный момент. Анет впилась зубами в сочную мякоть — оказалось, что все не так уж и плохо. Крупчатая внутренность была слегка солоноватой на вкус и хорошо утоляла не только голод, но и жажду. Стик рассиживаться никому не дал и погнал всех дальше. Судя по карте, они были почти у входа в горы. Лес постепенно редел, ели становились мельче, почва каменистее. Идти стало труднее, извилистая тропа начала круто подниматься вверх.