Михаил Пузанов - Перекресток: недопущенные ошибки

— Естественно! Я еще тогда заподозрил, что сестра жива. Теперь же и вовсе никаких сомнений не осталось! А ты отправляешься вместе со мной?

— Герцог просил прочно сесть тебе на хвост и не слазить до тех пор, пока он лично не явится и не разрешит. Так что от моей компании ты вряд ли в скором будущем избавишься. Ну, не грусти так, я бываю ядовитой лишь девяносто девять дней из ста — и для тебя когда-нибудь наступит выходной.

— Уж как-нибудь переживу твою язвительность. Мне бы хотелось побольше узнать о герцоге, а заодно обо всех остальных эльфах…

— Лихо! Начнем с того, что самого Астрона назвать эльфом можно лишь с большой натяжкой, а я бы этого не сделала в принципе, потому как…

В общем-то, разговор получился долгим. И продолжался он изо дня в день, что хотя бы слегка оживило бесконечное одиночество Мирона. Иногда Арлин, забавы ради, принимала «авилюскье» — обличие тигровой кошки, но в основном оставшийся путь до Прибережья она проделала также как и юноша — на двух ногах. Причем, ежесекундно жаловалась то на неудобный плащ, то на растреклятые туфли, совершенно истрепавшиеся от долгого движения по камням.

На исходе лета, когда они преодолели границу Прибережья, Мирон уже готов был любой ценой оторвать Арлин голову, лишь бы она наконец замолчала.

1 472 202 год по внутреннему исчислению Мироздания "Альвариум".

Природный мир, континент Эльмитар, эльфийское Прибережье.

Лето медленно, очень медленно, уступало место хмурой осени на землях Прибережья. Хотя, по правде говоря, в жарком климате Природного мира весна, лето и осень не имели таких уж кардинальных различий, как в большинстве иных вселенных. Даже зима и то отличалась от прочих времен года совсем незначительно. Единственным действительно важным признаком окончания лета на протяжении уже неведомо скольких тысячелетий остается здесь странное поведение моря: обычно ласковое и гладкое, в эти дни оно покрывается гребнями волн и начинает бушевать, словно загнанная в угол львица. Высокие приливы подтапливают дома-деревья, расположенные на самом берегу: в этих жилищах как правило селятся эльфы, страдающие от непереносимой скуки, царящей в землях Элизар. Море питает их фантазию, заставляет мысль уноситься в сторону далекого горизонта и чувствовать себя частью огромного мира, а не какой-то убогой полоски песка и редких деревьев шириной в несколько десятков дневных переходов.

Альфадар и Тассан предпочитали именно эти земли. Когда-то братья жили дальше к северу — во владениях лунных эльфов, вместе со своими нравными сестрами. Однако вскоре им надоело слушать вечные жалобы Селины и занудные нотации Катрис, и однажды они втихомолку сбежали на юг. Там их встретили не то чтобы с распростертыми объятиями, но достаточно приветливо. В конце концов, Элизар знала, что многочисленное семейство Вильфарис связано с герцогом какими-то незримыми, но достаточно крепкими узами, а Астрона она уважала. Впрочем, догадки о природе этих странных уз у нее существовали… Достаточно было одного взгляда на братьев, чтобы понять их безусловное внешнее сходство с двумя личностями: самим герцогом и жутко нервирующей Элизар Арлин. Кстати, с последней они не поладили изначально: старшая Вильфарис, которую сам Астрон невесть почему называл Дейей, оказалась безмерно саркастичной и непоседливой натурой. Уриане казалось, что Арлин буквально притягивает к себе всяческие неприятности. Если же у Дейи под рукой не оказывалось проблемы, требующей силового решения, — а такое случалось не часто! — она погружалась в размышления о душе, причем забиралась в такие дебри, что Элизар еще несколько дней после копания в себе совковой лопатой (к чему неизбежно приводили беседы с Арлин) ходила с дурным настроением.

Но, как бы то ни было, Астрон Дейю опекал, хотя иногда, по словам Альфадара, они менялись ролями, и уже старшая Вильфарис помогала герцогу разобраться с какой-то излишне закрученной головоломкой. Из них вышла бы замечательная пара — в сущности таково и было предположение правительницы Прибережья. Однако оно имело значительную оговорку: замечательная пара из них уже вышла когда-то, а потом, явно, так же безболезненно была разбита. Всего лишь однажды Элизар видела Астрона вместе с герцогиней Эллионой, но даже этого поверхностного знакомства хватило ей, чтобы понять различие между замечательной парой и настоящей парой. Да и Арлин, что ни говори, она не переваривала, а вот герцогиня ей с первого взгляда приглянулась. Правда, Элизар свою симпатию не афишировала, но «портрет» Элли засел в ее памяти накрепко — кузнечными тисками не выдрать.

После долгих дней самораскапывания и раскладывания по полочкам, Уриане неожиданно обнаружила, что именно в ее добродушном отношении к герцогине лежит основная причина излишне теплого отношения к Эйвелин. Что-то в ее поведении и пристрастиях удивительно точно повторяло Эллиону, и конечно, тяга к чудесным книгам и закрученные логические выверты заставляли вспомнить о герцоге. Как и у Элли, вокруг Эйвелин словно бы висел ореол творческой, созидающей силы, знакомый Элизар далеко не понаслышке. Вот только для герцогини он казался естественным, как дыхание, а для Эйвелин каким-то чужеродным, скорее унаследованным, чем реально осознаваемым. Временами Элизар даже казалось, что Астрон и Эллиона втихомолку подкинули ей на воспитание родную дочь, но это предположение не выдерживало и малейшей критики: с чего бы вдруг тогда ее принесли в Прибережье странники? Девушка, на самом деле, выглядела как чудом избежавшая смерти утопленница, да и по ее рассказам выходило, что родилась Эйвелин в одном из городов Иезекиля у самых обыкновенных родителей. Герцогской четой здесь даже отдаленно не пахло.

И все же некоторые черты и способности Эйвелин ставили под сомнение ее варварское происхождение. Девушка с изумительной брошью (которую она не снимала ни на минуту) видела нити силы, натянутые в воздухе, могла ими произвольно манипулировать, таким образом еще и многократно умножая свои способности к Творению. Вот только фантазия ее будто застряла в тупике. А ведь без создания целостного образа, отвлеченного от логики вещей, невозможно воплощение чего бы то ни было в физическую реальность. Эллиона в этом (да и в мудрости тоже) значительно превосходила девушку: герцогиня не видела нити, но прекрасно ощущала их и могла манипулировать столь же свободно, как и Эйвелин. Ну а создание образов не представляло для нее сложности.

В ту давнюю встречу, где-то три-четыре сотни лет назад, Элли, по просьбе Элизар, продемонстрировала ей процесс творения на конкретном примере. Поначалу очаровательная герцогиня с милой улыбкой пыталась прибедняться, ссылаясь на долговременное отсутствие практики и то, что "этот растреклятый бродяга — да, да, к которому ты относишься с совершенно излишним благоговением, — на деле он существо безмерно наглое и сующее нос, куда не просят! — так вот, он пагубно влияет на мои способности. Я уже лучше знаю детали огнистой «магии» бродяг, и скорее перемещу предмет через подпространство или пространство, чем что-то сотворю!".