Дэйв Дункан - Прошедшее повелительное

Вскоре Элиэль сообразила, что они идут по заросшей тропе. Зелень позволяла заглядывать вперед не дальше, чем на несколько футов, но даже так идти по ней оказалось несравненно легче, чем пробираться напрямик по лесу. Должно быть, старик сам и протоптал эту тропу; кому еще ходить здесь? Огибая Святилище, тропа вела прочь от обрыва. Кротолов зашел за кусты и от нетерпения запыхтел еще громче.

Она обнаружила, что он топчется у палатки. Маленькой палатки из хорошей ткани, окрашенной в травяной цвет и из-за этого совершенно терявшейся в подлеске.

– Ой, как чудесно! – вскричала Элиэль, разволновавшись вдруг не меньше старика. – Я же слышала, как Говер Посланник звал Т’лина в свою палатку! Кто бы ни похитил трупы, он не знал про это! А ее владелец мертв, и мы можем забрать ее себе!

Большего поощрения старику явно и не требовалось. Он опустился на колени и принялся развязывать ремешки полога. Потом на карачках заполз внутрь, а Элиэль – за ним. Внутри все было, как в шатре богатея, прямо как в «Падении Таркора». Там лежало шесть или семь тюков и мешков, так что для человека места почти не оставалось. Поверх всего валялась какая-то одежда, две соломенные шляпы и пара вполне пристойных башмаков. Руки Элиэль чесались обследовать это богатство. Но она знала, что ей придется подождать, пока они не перетащат все поближе к пещере Кротолова. У Говера Посланника вполне могут быть друзья, знающие, где расположен его лагерь. И он упоминал курьера на быстром моа.

Вещи переносили в два приема. Когда они покончили с этим, Д’вард уже проснулся и сидел у первой груды перенесенного добра. Элиэль обрадовалась, увидев, что он ничего не распаковывал. Ей казалось, она вполне заслужила право сделать это сама. Его же почему-то больше интересовали сами мешки, их ремешки и пряжки. В некоторых отношениях Д’вард Освободитель был все-таки очень странным!

Элиэль начала с самого пухлого мешка, потому что он казался ей самым интересным. От остальных пахло провиантом – беконом, луком и сушеной рыбой. Первым же делом она наткнулась на бронзовое зеркало и бритву. Таргианец был чисто выбрит, значит, палатка все-таки принадлежала ему, а не Жнецу, который мог и вернуться за ней. Глаза Д’варда вспыхнули при виде этих сокровищ, и она подарила ему и то, и другое. Только мыло Элиэль оставила себе, решив, что поделится с ним позже.

Следом она достала две железные кастрюльки и отдала их Пориту – не тащить же их с собой, и потом кто, как не он, хозяин и повар? Старик радостно заахал. И наконец – чудо из чудес! Книга в кожаном переплете – сам «Филобийский Завет»!

Она ликующе улыбнулась и показала остальным.

Д’вард выхватил книгу у нее из рук.

Ей-богу, печатная книга! Кожаный переплет, золотое тиснение – прекрасная книга! Кошмары каменного века исчезли, и перед ним замаячил Ренессанс, да что там – даже Промышленная революция не казалась такой уж невероятной.

И тут в глаза ему бросилось название.

«Вурогти мигафило»! Он торопливо перелистал страницы. Язык был совершенно незнакомым, но буквы невозможно было спутать ни с чем. Имелись, конечно, кое-какие отличия, да и произношение, похоже, поменялось – «Ь», например, означало «В», как в современном греческом, – но в целом алфавит слишком походил на древнегреческий, чтобы это было случайным совпадением.

Он не обратил внимания, как Элиэль забрала у него книгу. Крейтон говорил, что ключи к переходам очень древние. Тогда Эдвард не придал этому надлежащего значения. Земля изобретала паровые машины, монгольфьеры, аэропланы и забывала древнюю мудрость шаманов и колдунов-целителей. Должно быть, люди тысячелетиями странствовали из мира в мир. Не так много людей, но достаточно для того, чтобы создать расу или воздействовать на культуру. Они не могли брать с собой ничего – ни инструментов, ни домашних животных, ни даже зубных пломб, – но знания оставались с ними.

Кто-то принес искусство письма с Земли в Соседство… или кто-то принес искусство письма из Соседства на Землю. Считалось, что греки заимствовали алфавит у финикийцев и лишь усовершенствовали его, но, возможно, и те, и другие получили его извне. Греческий алфавит дал начало латинскому, кириллице и многим другим. Язык Элиэль записывался еще одной разновидностью древнегреческого алфавита.

Что еще? Кто еще путешествовал между мирами? Ну например, – Эдвард пожалел, что не с кем поспорить на эту тему, – Прометей, похитивший огонь у богов. Он тоже мог быть легендой, сохранившейся от какого-то путешественника между мирами. Вероятно, так можно объяснить мифы о загадочных исчезновениях или еще более загадочных появлениях людей. Представьте себе мужчину или женщину, выныривающих из ниоткуда в разгар друидского ритуала в Стоунхендже, – неужели пришельца не провозгласят богом?

Радостно взвизгнув, Элиэль нашла свое имя в стихе, выделенном кем-то в тексте. Она показала его Эдварду. Он улыбнулся и кивнул, но сам лихорадочно обдумывал новый подход к истории человечества.

49

Ближе к вечеру он почувствовал себя гораздо крепче. С посильной помощью Порита Элиэль поставила палатку в густых кустах на восточном берегу ручья. Она надеялась, что рыщущие по лесу Жнецы поленятся лезть через овраг. Старый отшельник так обрадовался возможности получить свое жилье обратно, что сделался почти радушным. На закате они втроем устроили торжественное пиршество у входа в пещеру.

К Эдварду быстро возвращался аппетит. Правда, его начала мучить зубная боль. Интересно, как здесь с дантистами? Мышцы и суставы отходили от ушибов и судорог, так что он передвигался уже не как столетний старец. Позже он в первый раз выбрался на берег, и Элиэль отвела его к обрыву.

Солнце только что зашло. Вид был превосходный. Головокружительный каньон с обрушивающимся в него водопадом, множество маленьких белых крестьянских домиков на противоположном берегу, как бы расставленных рукой художника. Каждый домик был окружен высокими тенистыми деревьями и перистыми растениями, похожими на застывшие зеленые фонтаны. На заднем плане тянулись возделанные поля, а еще дальше поднимались к небу зубастые горы. Страна была плодородной и процветающей. Климат – тропический или субтропический: солнце в полдень стояло прямо над головой. Здесь более влажно, чем в Кении, где он родился, решил Эдвард, и, возможно, ниже по отношению к уровню моря. Впрочем, он мерил земными мерками и вполне мог ошибаться. На западе чернел пилообразный силуэт горных хребтов. На востоке багровым золотом сияли снежные вершины. Некоторые на вид не уступали Альпам. Еще один хребет высился за лесом, на опушке которого они стояли. Сама долина шириной примерно равнялась Миттельланду под Лозанной. Река же казалась больше Рейна – самой громадной из до сих пор виденных им рек.