Роберт Холдсток - Поверженные правители

Потом она шепнула:

— Мой сын убьет отца, если ты не помешаешь. Они теперь там, и Тезокор очень сердит. Потрать немного своей жизни, Мерлин. Пожалуйста. Ради меня, ради своей сестры, ради любви.

Она уходила так же быстро, как появилась, таяла во мгле лабиринта. Я стоял, потрясенный и дрожащий, силясь унять слезы, плач по женщине, которую когда-то любил, а потом возненавидел, которая стала вечной болью моей жизни. Теперь я не мог вспомнить об этом, забыл и боль, и бесплодную погоню, помнил только беспечные игры и шутки любви наших первых лет. Время любви и радости, минувшее так давно, что могло оказаться шуткой неведомого бога.

И тогда я рассердился: меня настигла багровая вспышка гнева. Я смотрел на холодный камень и видел только человеческую алчность. Дедал шел домой и тащил за собой целый мир. И когда я молотил по холодной видимости скалы, мне открылось, что человек, рожденный в прошлом, рожденный, чтобы постигать и блистать на том далеком острове, не способен перейти реку.

То был миг озарения. Нантосвельта, то спокойная, то вздувающаяся волной, захлестывавшей окраины двух миров, не пропустила бы его. Он был не полон, и река об этом знала.

И все же он опустошал страну — страну Урты. Страну моего друга и детей моего друга. Мертвые охотно шли за ним. Легион их выстроился по берегам новой реки. Нерожденные пребывали в тревоге, несчастные этим несчастьем.

Дедал обладал силой. Он черпал силу в Ином Мире. Он облачился в мощь призраков.

Что ж! В ту минуту, ослепленный гневом, теряя мою любимую сестру из начала Времен, думая о Ниив, не умевшей, подобно мне, приручать Время, бессильной остаться со мной в дали лет, которые я хотел бы провести с ней… В ту минуту я решился состариться.

Вот как это было.

Кости словно раскалывались внутри тела, сбрасывая вырезанные на них чары. Кровь свернулась в сердце, но сочилась сквозь кожу. Руки мои покраснели, и я плакал кровавыми слезами, бессильный сдержать поток гнева. Я рушил лабиринт, рушил скалы, открывая человека, стоявшего в центре.

На миг Дедал остолбенел. Я шагнул к нему. Он выглядел могучим. Он блистал. Глаза его были пусты. Лицо покрывали темные волосы, обнаженные мощные руки были в синяках. Он снова принялся ткать сеть.

Камень сомкнулся вокруг меня. Я обрушил камень.

Он отступил передо мной, и я вторично ощутил его смятение и страх. Я подобрал обломок скалы и бросился на него. Я ударил его и свалил, навалился на него и опять ударил.

— Зверь, зверь! — выдохнул он, смеясь. — Но там в долине твой друг Ясон вот-вот встретит смерть. Хочешь посмотреть?

И ярость отхлынула. Я огляделся. То были не речная долина и не горные склоны, где Ясон много жизней назад заманил Дедала в ловушку. Мы оказались в Греческой земле. Внизу под нами простиралась долина Додонского оракула. У моих ног лежало разбитое в кровь существо. Мастер не шевелился, словно ждал, что я нанесу удар, на который он сможет достойно ответить. Далее у ручья Ясон пятился перед своим первенцем, Тезокором-Быкоборцем, перед человеком, получившим имя Царя Убийц.

— Что я вижу? — вырвалось у меня.

— Маленькая месть, прежде чем я найду способ вернуться домой.

Я уронил камень. Мне было стыдно. Я не мог понять, откуда взялась внезапная вспышка ярости и почему этот получеловек-полумашина позволил мне избить себя. Быть может, он знал, что я оплакиваю уход давней подруги, превратившейся в беспощадного врага. Я взглянул на Дедала. Он не получал удовольствия от происходящего. Он, скорее, ждал, как развернутся события.

И в третий раз я ощутил его смятение. И кое-что еще: страх.

Я отошел от него, по созданной чарами земле стал спускаться туда, где отец и сын стояли лицом к лицу, по обычаю Греческой земли, и не могли пока решить, кому начинать бой. Каждый припал на левое колено, положив правую руку на рукоять меча и расслабив пальцы, не обхватившие еще обвитую кожей кость, не выдернувшие клинков из ножен для первого удара.

Приблизившись, я расслышал голоса. Говорил сын:

— Я думал, что убил тебя в Додоне. То было после великого похода на опустевшие Дельфы, когда кельтское воинство рассеялось в смятении.

Отец и сын отыскали друг друга в другой долине другого оракула, и встреча их отнюдь не была теплой.

— Я живучий, — осторожно отозвался Ясон. — Вижу, ты унаследовал то же свойство. Если только шрамы у тебя на лице и руках не для украшения.

— Моя жизнь была короткой, но далеко не легкой. Все это ни к чему. Мой клинок вошел глубоко.

— Недостаточно глубоко. Хотя он меня ранил. Я просто хотел найти вас — тебя и твоего брата. Своих сыновей от Медеи.

— Я не поверил тебе тогда. Почему ты ждешь, что поверю теперь?

Усмешка Ясона вышла мрачной.

— На это я не сумею ответить. Я лишь мечтал о последнем плавании на Арго и чтобы Тезокор плыл со мной. И прыгал через быка, если ему вздумается.

— Я больше не помню этого имени. Я Оргеторикс.

— И все-таки мой сын, как бы тебя ни звали.

— А Кинос? Что с братом?

— Мертв. Скажу прямо — он не был похож на тебя. У него был чудный разум, дивное воображение, но душевных сил у него не хватало, чтобы убивать — тем более царей. Он был сломлен с того дня, когда впервые научился думать. Его сломали мысли, сломали видения. Помнишь, мы звали его Маленьким Сновидцем? Он погиб в Ином Мире, созданном собственным воображением. И даже мать была не в силах помочь ему.

Тезокор наклонился и потрогал пальцами мокрую землю у ручья. Он тяжело дышал, и я заметил, что он дрожит, касаясь одной рукой земли, а другой — меча. Он поднял глаза на Ясона: лицо его окаменело, и он сразу резко постарел.

— Расскажи мне о матери. Я видел ее совсем недавно, но она была лишь призраком. Ты убил ее?

— Нет.

— Тогда кто ее убил?

— Время ее убило, — без промедления ответил Ясон. — И ты. И Кинос. И я. А также те места и времена, события и обстоятельства, где не было ни вас, ни меня. Она прожила долгую жизнь. Я был лишь волнением в ее груди, мгновенной вспышкой желания и тепла. Больше времени она уделила тому, кого ты зовешь Мерлином. Она была Мерлину сестрой — теперь я это знаю. И оба они старше лесов.

— Я не его сын.

— Нет, не его.

— У нее были дети от других мужчин?

— Я не догадался ее спросить.

— И все же! Выкладывай начистоту. Я — твой сын. Медея — моя мать. Была моей матерью. Я создан тобой. Я должен жить и в свое время умереть так, как и предопределено.

— Да, должен. А теперь у меня вопрос к тебе…

— Спрашивай.

— О жизни, которую тебе осталась прожить, о сроке, который больше отпущенного мне. По крайней мере, я на это надеюсь, хотя твои шрамы и несдержанность внушают мне опасения…