Гарри Тертлдав - Владыка Севера

— Что это значит? — спросил Ламиссио. — Кто ты такая, женщина, чтобы… — Он вдруг умолк, приняв настороженный вид. — Подожди. Ты та, что когда-то была голосом Байтона на земле.

— Верно, — ответила Силэтр и с некоторым удовольствием добавила: — Надеюсь, ты будешь обходиться со мной уважительно, как того требует мой статус.

Вероятно, это было ошибкой. Джерин, по крайней мере, точно знал, что ничего бы подобного не сказал. Фраза, задевающая достоинство священника, могла его лишь разозлить. И вправду, тот рассерженно вопросил:

— И что же это за статус, когда ты осквернила себя, вступив в связь с мужчиной?

— Следи за своим языком, священник, — осадил его Джерин. Но Силэтр подняла руку, как бы успокаивая мужа.

— Я скажу тебе, что у меня за статус. Когда Байтон восстановил свое святилище после землетрясения, он собирался вернуть меня на трон Сивиллы. Это истинная, правда. Если хочешь, можешь спросить об этом нынешнюю Сивиллу. Через нее Прозорливец скажет тебе то же самое. А если уж сам Байтон хотел сохранить меня в качестве своего инструмента, хотя к том времени я уже была осквернена прикосновением и даже не была девственна, то как смеешь ты, его служитель, не доверять мне?

Ламиссио облизал губы.

— Но сейчас ты не Сивилла, — сказал он.

Это прозвучало скорее как вопрос, чем как возражение, поскольку было очевидно, что Силэтр не потерпит никаких возражений.

— Нет, сейчас я не Сивилла, — согласилась она. — Но это был мой выбор, а не Байтона, хотя Прозорливец оказался настолько щедр, что не стал принуждать меня вернуться на то место, которое мне уже не подходило.

— Если ты уже не Сивилла, и по своей же воле, то почему мы должны прислушиваться к тебе? — спросил священник.

— Потому что, хотя я уже больше и не Сивилла, бог вещал через меня, — ответила Силэтр. — А через тебя вещал бог, Ламиссио?

Евнух не ответил. Стражники тихонько переговаривались между собой. Больше они не предпринимали попыток окружить колесницу и повозку. Двое-трое из них даже отступили на свои прежние позиции.

Джерин сказал:

— Не можем ли мы все обсудить как разумные люди?

Только после того, как эти слова вылетели у него изо рта, он вдруг осознал, что ответ вовсе не обязательно выльется в «да-да, конечно». Хотя сам он и был разумен до мозга костей, за многие годы ему встречалось немало неразумных людей, и их неразумие само по себе представлялось ему неразумным. А священнослужители, исходя из самого слова, обозначающего их сан, гораздо больше стремились к тому, чтобы исполнять божьи веления, чем к тому, чтобы думать своей головой.

«А чем я отличаюсь от них, — спросил он себя, ожидая ответа Ламиссио. — Почему я здесь, если не по совету бога? И для чего я здесь, если не для того, чтобы привлечь других богов к борьбе с третьими?» Но все-таки разница существовала. Ламиссио не только соглашался с тем, что Байтон могущественнее, чем он, но и делал этот факт краеугольным камнем своего существования. Джерин тоже признавал превосходящую силу богов (а как бы могло быть иначе?), но притом делал все возможное, чтобы воспользоваться их соперничеством друг с другом и прочими слабостями, чтобы добыть для себя как можно больше свободы.

Медленно, очень медленно Ламиссио произнес:

— Возможно, я кое-что попытаюсь сделать для вас, лорд принц, но не ради вас, поскольку вы простой смертный, а ради этой госпожи, на которой вы женаты и чьими устами некогда глаголил бог.

— Благодарю, — ответил Лис и больше ничего не сказал.

Священник мог приводить какие угодно резоны. Но пока Лис получал что хотел или имел такой шанс, он не собирался заострять на них внимание.

Силэтр восприняла согласие Ламиссио как должное и без малейшего взгляда на мужа в плане «я же тебе говорила». Для Лиса это было само собой разумеющимся, пока Вэн не прошептал ему на ухо:

— Если бы Фанд когда-нибудь вытащила меня из подобного затруднения, неужели ты думаешь, она дала бы мне об этом забыть? Черта с два!

Чужеземец был, несомненно, прав. Для Фанд важнее всего была она сама, только она, и никто больше. А Силэтр ставила на первое место благополучие поместья, причем без малейших колебаний. «Мне повезло», — подумал Джерин. И далеко не в первый раз.

Надеясь повлиять на благополучное продвижение дела, он спросил у Ламиссио:

— А не перенести ли нам обсуждение во внутренний двор? — И он указал на проем в мраморной стене, окружавшей территорию храма.

Но евнух покачал головой.

— Как я уже сказал вам, существам такого рода… — он снова показал на Джероджа с Тармой, — не позволено ступать на святую землю.

— Это глупо, — сказал Джеродж. — Если то, что мы слышали, правда, то прямо под вашим дурацким храмом полно таких же существ, как мы с Тармой. А вы говорите, что нас нельзя впускать. Если одни все равно уже там, то почему такой переполох из-за других?

Ламиссио открыл было рот, но потом закрыл его, так ничего и не сказав. Возможно, Джеродж и не был разумным существом, но, проведя всю свою жизнь с Джерином, он научился приводить разумные доводы. Для чудовища он был умен. Даже по сравнению с человеком его нельзя было назвать глупым. А еще ему была присуща детская прямота.

— Я не думал об этом в таком ключе, — признался священник, вызвав у Джерина уважение. — Мы вообще не думаем, вернее, стараемся не думать о том, что чудовища по-прежнему находятся под святилищем Байтона. Мы отгородились от них кирпичными стенами и магическими заклинаниями, а также посредством забвения.

— Значит, позволив этим двоим ступить на землю храма, вы всего лишь освежите кое-что в своей памяти, — сказал Джерин. — А если Байтону их присутствие не понравится, он сумеет дать о том знать, не прибегая к посредничеству священников или стражи.

Он говорил чистую правду. Байтон вполне мог самостоятельно покарать неугодных ему, поскольку страшно карал без чьего-либо вмешательства тех, кто пытался украсть сокровища с территории храма. Попытка ввести Джероджа с Тармой в пределы мраморных стен могла навлечь на них некоторую опасность, но Джерин не думал, что Байтон посчитает их более страшной угрозой, чем гради и их боги.

— Из вас вышел бы великолепный священник, лорд принц, — сказал Ламиссио.

— Возможно, — согласился Джерин, хотя свои интересы он ставил выше божеских. Кроме того, он без всякого энтузиазма рассматривал перспективу лишиться того, чего лишился Ламиссио, чтобы служить Байтону и Сивилле.

Силэтр сказала:

— Ты позволишь нам, всем нам, войти на территорию храма, Ламиссио? Никто не собирается причинять какой-либо вред или что-нибудь красть там.