Влад Вегашин - Культ Порока. Адепт

— Ага, — кивнул Тэйнар, на самом деле не понявший около половины сказанного. Вернее, суть-то он уловил, но технические детали остались за гранью восприятия. — И чем тебе поможет знание всего этого?

— Еще не знаю, — пожал плечами дух. — Чем-нибудь — обязательно поможет. А теперь сиди тихо, и не отвлекай меня.

Плетущий проигнорировал грубость.

Минуты шли за минутами, складываясь в часы. День закончился, сменившись краткими сумерками, а потом непроглядной, беззвездной ночью.

Тишина в пещере стояла такая, что можно было различить биение каждого сердца. И Тэйнар непроизвольно вздрогнул, когда глубокий выдох Ассэнхенто взорвал эту тишину, наполнив ее жизнью.

— Все. Что мог — сделал, — голос духа звучал необычайно тихо, да и сам он, обычно выглядящий вполне воплощенным, сейчас казался прозрачнее обыкновенного кладбищенского призрака. Многословность целителя испарилась бесследно, он говорил коротко, сухо, и по делу. — Убрал все, восстановил поврежденные кости. Нарастил заново мышцы, сухожилия, все прочее. Магнитные волокна убрать не представляется возможным, они восстанавливаются вместе с мышцами. Кожа повреждена магией, исцелить этот ожог мне не удается, соответственно, вряд ли у кого вообще получится, разве что Laerta снизойдет, что вряд ли. Но жить с такой рукой можно, хотя и немного больно. Советую придумать какую-нибудь перчатку, блокирующую магнитное поле. А теперь дайте мне крови, и не беспокойте еще хотя бы неделю, мне тоже надо после такого восстановиться. Анжей проснется около полудня.

Тэйнар беспрекословно задрал рукав рубашки, провел лезвием по вене. Тонкая струйка живительной влаги потекла в подставленные ладони духа, бесследно исчезая при соприкосновении с его энергополем. Через минуту контуры тела Ассэнхенто приобрели большую четкость, он облегченно выдохнул.

— Все, достаточно. Прощай… или до встречи, как повезет, — вымолвил он. Быстро коснулся разреза, бесследно залечивая его, и растворился в воздухе.

Сил плетущего хватило лишь на то, чтобы благодарно кивнуть, пересесть на ложе, отданное полуэльфу, вытянуться рядом, и мгновенно уснуть, не успев даже донести голову до свернутой валиком шкуры, заменявшей подушку.

Тихая, едва различимая минорная мелодия флейты отражалась от высоких сводчатых потолков, витала меж резных колонн, путаясь в густых плетях укрывающего большую часть стен плюща. Лепестки крупных белых цветы с голубоватыми прожилками слегка дрожали от дуновения почти неощущаемого легкого ветерка.

А на мраморных плитах пола, на портиках и основаниях колонн, на скамьях и в арках давно запечатанных окон, сидели нынешние обитатели некогда блистательного и прекрасного, а нынче заброшенного и опустевшего Aen'giddealle. Эльфы, орки, дворфы, полукровки всех возможных сочетаний — они сидели и слушали звонкий, возбужденный голос Серебряного, своего признанного вождя. И каждого при звуках этого голоса, при осознании произносимых им слов, охватывало радостное возбуждение, или же беспокойное опасение.

Серебряный говорил о том, что прошлое, оставленное прошлому, погребенное под гнетом лет и веков, но все же не забытое, вернулось, вопреки всем законам и канонам. Как тысячи лет назад кровь эльфов Хлада, пролитая ножами предателей, пропитала землю Aen'giddealle, как недавно кровь всех, не принадлежащих к человеческой расе, залила улицы заново отстроенного города, так сейчас кровь наглых захватчиков, бесчестных предателей, обагрит пороги их домов. И прольет эту кровь возрожденное воинство Aen'giddealle, возвращенные из ниоткуда истинные эльфы Хлада.

— Все вернется к прежнему, к тому, что было до того, как пришли люди, и по своей извечной привычке изгадили все, до чего сумели дотянуться. Люди, их отродья, их преступления, вся их грязь — это все останется в прошлом, сгинет навеки, чтобы более никогда не вернуться на исконно нашу землю, — негромко и торжественно говорил Серебряный, и слушавшие его невольно вздрагивали, подавленные звучащей в голосе последнего истинного эльфа Хлада силой. — Через час древний, истинный Народ выйдет к стенам мерзкого человечьего города, Ан'гидеаля, жалкого подобия истинного Града — Aen'giddealle. И мы выйдем им навстречу, откроем им ворота, встанем плечо к плечу с нашими великими предками, и пусть человечье племя ответит за свои преступления! Мы уничтожим каждого, от мала до велика, как они когда-то уничтожали нас! За нас, за Народ, за Град! Hanoi eo!

Эльф поднял над головой раскрытые ладони, из них ударил ослепительный столб льдисто-искристого света, отбросивший инеистые блики на лепестки цветов, на мраморные балюстрады, на лица собравшихся.

— Hanoi eo Aen'giddealle! — грянуло в ответ.

Но грянуло гораздо слабее, чем ожидал Серебряный. Многие, очень многие промолчали. Отозвались чуть более половины чистокровных эльфов от обеих ветвей. Отозвались прямолинейные и бесхитростные орки. И несколько полукровок, молодых и горячих, неспособных еще понять и осознать серьезность ситуации и ответственность, ложащуюся на плечи тех, кто поддержит возвращенное воинство Aen'giddealle.

Промолчали почти все полуэльфы и полуорки. Первые — потому, что по рождению и воспитанию оказались куда ближе к людям, чем того хотелось бы Серебряному, вторые — потому, что в отличие от своих чистокровных собратьев понимали — едва ли возрожденные эльфы Хлада пожелают терпеть в своих землях представителей иной расы, да к тому же еще и исконно враждебной всем эльфам. Промолчали многие из эльфов, и даже некоторые орки. А что оказалось наибольшим ударом для предводителя Aen'giddealle — промолчал его сын, Вэнь'нъяр.

Молодой эльф, не разменявший еще пятисот лет, медленно поднялся на ноги, поднял руку, призывая к тишине. Бесшумно ступая, пересек зал, остановился напротив отца. В наступившей напряженной тишине его голос прозвучал пугающе сильно и четко.

— Я не встану плечом к плечу с возрожденными из Aen'giddealle, отец. Я не пойду в город убивать людей — детей, стариков, женщин, безоружных и беззащитных.

— Твою мать, сестру, и младшего брата убили люди, — холодно, глухо проговорил Серебряный. — Беззащитных, слабых, неспособных за себя постоять, безоружных. На твоих же глазах, когда ты лежал раненый, не имеющий возможности пошевелиться или хотя бы закричать, человеческие отродья насиловали твою семидесятилетнюю сестру. На твоих глазах человек, которого люди приняли как своего вождя, взял твоего маленького брата за ножки, и размозжил ему голову об стену. На твоих глазах люди надругались над твоей матерью, моей возлюбленной супругой. И ты не хочешь пойти и отомстить?

— Я не хочу уподобиться им, отец! — Вэнь'нъяр вскинул голову, сжал кулаки. — Я не хочу стать таким, как они! Я не стану насиловать их женщин, убивать их детей, издеваться над их старшими. Тем более, что тех, кто тогда зверствовал, в живых уже нет. Я не стану мстить детям за грехи отцов.