Геннадий Ищенко - Выброшенный в другой мир (СИ)

— Стоп! — оборвал он ее. — Давай не будем о женщинах. Считай, что ты меня утешила, и я понял, какой весь из себя замечательный. Ты с сыном Севоржей играешь?

— А чего с ним играть? Ему еще только пять лет! С ним возится Белла, а я с Ласом играю. Вчера он начал насмехаться над борьбой! Он будет с мечом, а я могу заниматься танцами. Я рассердилась и на спор его уложила носом в ковер три раза.

— А он?

— Притащил свой тренировочный меч из дерева и начал им от меня отмахиваться, так я его еще два раза уложила с мечом. Второй раз, правда, он меня слегка зацепил. А меня Инна с мечом учить не хочет, учит только работать с кинжалом и бросать ножи. Они у меня, знаешь, как втыкаются?

— Не знаю, потом как‑нибудь покажешь.

— Ты точно больше не грустишь? Тогда я побегу к Ласу!

— Почему вы до сих пор живы? — спросил Мехал вернувшегося из плена офицера конвойного отряда. — Все ваши подчиненные погибли, а вы вернулись, как ни в чем не бывало!

— Вы можете в любой момент исправить эту ошибку, ваше величество, — спокойно ответил офицер. — От меня ровным счетом ничего не зависело. Мне в голову по касательной ударил болт, сбросив с седла. Отряд выкосили быстро, я еще не успел очухаться. А потом был плен. С завязанными руками не очень‑то побегаешь. Когда перед уходом всех перебили, я уже тоже простился с жизнью, но немного поспешил. Меня подвели к молодому человеку лет семнадцати–восемнадцати, который оказался герцогом Аликсаном. Он сказал, что оставит мне жизнь, если я передам вам его послание. Я посчитал, что полезнее умереть в бою, унеся жизни врагов, чем по–глупому подставлять свою шею и согласился.

— И что же мне велел передать мой враг?

— То, что он нас всех считает не противниками, а преступниками, за то, что мы по–вашему приказу творили с мирным населением в Парнаде. Он потому и в плен никого не берет.

— Это все?

— Нет. Он просил передать, что если вы попробуете опять отыграться на населении, он сделает все, чтобы на этот раз война перекинулась на нашу территорию, и на ней будет действовать так же, как вы здесь. И еще сказал, что если вы хоть раз осмелитесь поднять руку на его близких, можете сразу же прощаться со своей дочерью. Он на нее управу найдет. Теперь все.

— Как они действовали?

— Мой отряд перебили, устроив засаду. Их было в два раза больше и у каждого арбалет. Нас, собственно, первым же залпом выкосили, потом только добивали раненых. Из лошадей не ранили ни одну, и всех забрали с собой. А в города уже ехали на наших конях в мундирах и с оружием. И у них были люди, которые чисто говорили по–нашему.

— Наверняка купцы! — скрипнул зубами король. — Сучье племя! Не зря мы всех их купцов у себя посадили на кол! Значит, вы бы хотели умереть в бою?

— Я бы имел желание жить подольше и унести с собой побольше врагов, — ответил офицер королю. — Но уж если умирать, то лучше в бою.

— Я передумал, — сказал король. — Ваша вина не так уж велика, и вы мне оказали услугу. Я вас прощаю, а вину искупите в бою.

— Дорогой, ты почему сегодня не в духе? — спросила за завтраком жена герцога Олена Марди. — Или плохо приготовлено мясо?

— Меня вынуждают отправить помощь Рошти. Представляешь? Передали письмо за подписью четырех герцогов и короля. Если я срочно не приведу помощь, они меня сменят. Причем король подписал то, что написали его противники!

— Это только лишний раз подчеркивает, что война идет тяжело, и не стоит сейчас заниматься подковерной борьбой. Аликсан это письмо подписал?

— Письмо он не подписывал, но отличился другим. Представляешь, он затащил в кровать сестру короля. Она могла долго баловаться с любовниками, но здесь все было сделано демонстративно напоказ, поэтому все считают, что у них будет свадьба.

— Насколько я знаю Аделлу, скорее, она затащила в свою кровать Аликсана, — сказала жена.

— Какая разница! Главное, что я этого союза допустить не могу. Это заметно усилит короля, и позволит Аликсану в случае его гибели бороться за престол.

Этим летом войску Сергея больше не пришлось принимать участия в войне. «Неумех» нещадно гоняли каждый день, и к осени они свое прозвище уже ничем не оправдывали. Занимались и с другими, в том числе и со стрелками, которых уже набралась тысяча человек. Крестьянские отряды под руководством офицеров герцога выбили немало разбойничьих ватаг, но их еще много бродило по лесам. Если их прижимали слишком сильно, они пытались прорваться в Парнаду, а потом перебегали обратно из разоренной войной провинции к соседям. Борьба с ними ожидалась долгой.

Сергей вспомнил кое‑что из истории своего мира и ввел для каждого крупного подразделения свой отличительный знак в виде головы зверя или птицы, который нашивкой крепился к воинской куртке и висел на полковом знамени. Он пытался вспомнить хоть что‑нибудь, чтобы усилить свою армию, но ничего, кроме пороха и греческого огня не вспоминалось. И то, и другое требовало времени на поиски исходного сырья и подбор пропорций смеси, потому что сам он их не знал. Осмотр местных метательных машин его разочаровал. Громоздкие, а дальнобойность для тяжелых снарядов всего метров сто максимум. Стрелять мелкими снарядами можно было гораздо дальше, но точность была невысока, да и толку‑то… Вот если бы это была бомба! Осмотрев все, что было в Ордаге, он плюнул и решил на время о всяких там катапультах забыть.

Пока армия герцога Аликсана «накачивала мускулы», армии остальных герцогов и короля, так и не объединив командование, за все время летних сражений отбили у Мехала в Рошти один–единственный город. А к концу лета положение опять обострилось. Мехал вывел свои силы сразу из четырех захваченных городов, спровоцировал драку, после чего его солдаты очень правдоподобно изобразили панику и бегство. Купившиеся сандорцы бросились их преследовать, перемешали разные полки, потеряв всякую возможность управлять войсками, и влетели в ловушку. Оставив в поле убитыми больше семи тысяч человек, они откатились на прежние позиции, но удержаться на них не смогли, и отдали Мехалу ранее отбитый город. Таким образом, кроме некоторых потерь с обеих сторон, никаких других изменений в расстановку сил лето не принесло.

Часть 2

Глава 1

Баронесса Лиара Буше родила свою дочь уже в преклонном возрасте. Ребенка удалось родить, но сама сорокалетняя баронесса родов не перенесла, оставив дочери в наследство свою бесподобную красоту и данное еще до рождения имя.

Барон принял мокрый кричащий комок плоти и, молча отдав его заранее выбранной кормилице, ушел. Его можно было понять: замена красавице–жене была явно неравноценной. Но шло время, девочка росла и уже к двум годам превратилась в веселую, очаровательную малышку, отличающуюся к тому же редким здоровьем. В девочке явственно просматривались материнские черты, и барон не смог устоять: маленькая баронесса прочно прописалась и в его покоях, и в его сердце. Альду любили все, начиная со слуг и кончая бароном и ее старшим братом Рамоном. Любили за красоту, за добрый, веселый нрав, за ум и сообразительность, более свойственные мальчишке. Девочке необыкновенно везло всю ее сознательную жизнь, словно Ньора[3] задалась целью подтвердить правильность данного на смертном одре имени[4].