Дженнифер Роберсон - Золотой ключ. Том 2

День после церемонии был отмечен тем, что впервые в истории в Галиерру Веррада смогли войти простолюдины — только по предварительным заявкам, рассмотренным и утвержденным молодым человеком, назначенным на эту должность. Хорошее начало — с этого дня каждый месяц устраивался день открытых дверей, когда каждый, имеющий билет, мог любоваться самыми прекрасными сокровищами Тайра-Вирте.

Тем же вечером вдовствующая герцогиня Мечелла посетила Галиерру как частное лицо. После смерти Великого герцога Арриго III от сердечной недостаточности в 1284 году ее стали чаще видеть в Мейа-Суэрте. Ее сын сменил убранство в покоях матери, и ей было приятно останавливаться там при случае. Она стояла в стороне от его государственных дел, не имея большого пристрастия к политике, и бывала в столице не слишком часто. Но первый открытый день в Галиерре она не пропустила бы ни за какие блага мира. В конце концов, идея принадлежала ей.

Увидев за столом распорядителя одного из своих кастейских сирот, Мечелла улыбнулась. Он встал и тепло ее приветствовал:

— Потрясающий успех, ваша светлость! Хотя у нас чуть не случилась беда с сынишкой драпировщика и ароматической колонной Великой герцогини Гизеллы. Маэссо Кабрал, как приятно вас видеть! Позволите пригласить куратора, чтобы провел вас по выставке?

— Я думаю, мы справимся. — Мечелла бросила через плечо игривый взгляд на Кабрала. — Тебе нравится твоя новая работа, Иверрио?

— Очень, ваша светлость. Вы так добры, что вспомнили обо мне.

— Эйха, ты же десять лет был управляющим в Кастейе у графа Малдонно, и я решила, что могу воспользоваться твоим искусством и образованием. Можешь идти домой, если хочешь, ждать не надо.

У меня есть ключ.

— Граццо миллио, ваша светлость, моя жена после всей сегодняшней суматохи не ждет меня раньше полуночи. Я не сказал вам, что у представленной вами на эту первую выставку картины собираются самые большие толпы?

— Приятно слышать.

Взяв Кабрала под руку, Мечелла прошептала:

— Если ты посмеешь мне напомнить, сколько лет прошло с тех пор, как мы вместе смотрели эти картины, я откажусь верить! Он подмигнул в ответ.

— Если я посмею тебе сказать, что ты сейчас еще прекраснее, чем тогда, ты мне поверишь?

И они смеясь, рука об руку пошли по Галиерре, обмениваясь замечаниями о картинах.

— Ты знаешь, — сказала она, — я их так часто видела, но все равно каждый раз нахожу что-то новое. — И, посмотрев искоса долгим взглядом синих глаз, добавила:

— Эйха, правда, учитель у меня был хороший.

— Очень приятно, — сказал после долгой паузы Кабрал, — что ты не забыла ничего, чему я тебя учил.

— Аморо мейо, от тебя я научилась гораздо более важным вещам, чем правильно смотреть на картины. Взгляни, “Рождение Терессы”! Неужто она была такая маленькая? А мне твоя копия все равно нравится больше оригинала. Кто его писал? Не могу вспомнить.

— Дионисо Грихальва, ваша светлость, — послышался голос из дальнего конца выстланного паркетом зала, и Мечелла с Кабралом оглянулись одновременно. — Прошу прощения, — продолжал человек, выходя на середину, под свет высоко висящей люстры. — Я недавно вернулся из Диеттро-Марейи и несколько лет не видел Галиерры. Сожалею, что прервал ваш разговор.

— Ничего страшного, эмбахадорро, — ответила Мечелла, распознав ранг посла по нарукавной эмблеме: теперь, когда шляпы с пером вышли из моды, Алессио отмечал наиболее высокопоставленных Грихальва собственной эмблемой. — И спасибо, что вы мне напомнили автора. Да, “Рождение Терессы” написал Дионисо. Это было так давно.

— Конец его был довольно печален, — заметил иллюстратор, коснувшись Чиевы до'Орро у себя на груди.

— Печален? — Кабрал бросил на говорившего взгляд, которого Мечелла не поняла. — Он ведь умер во сне?

— Ах, да, конечно. Я его с кем-то спутал. — Он слегка пожал плечами, как бы извиняясь за свою забывчивость. — Я вижу, ваша светлость предоставили Галиерре “Первую Любовницу”. Ее не видели здесь уже много лет. Говорят, она очаровывает каждого, кто на нее посмотрит, — совсем как ваша светлость, — добавил человек, коснувшись рукой губ и сердца в архаическом жесте почтения.

— Эйха, эти комплименты Грихальва! — рассмеялась Мечелла. — Я всего лишь женщина, а “Сааведра” — шедевр. Мы как раз собирались к ней. Не присоединитесь ли?

Они прошли в дальний конец Галиерры, где у стола с открытой перед ней книгой стояла Сааведра, поправляя лампу длинными пальцами. После продолжительного безмолвного созерцания Мечелла вздохнула.

— Да, вот ее конец был воистину печален, я полагаю. Хоть никто и не знает, что с ней на самом деле случилось.

— В некотором смысле странное полотно, — заметил Кабрал. — Поза в чем-то неуклюжая, и вещи, выбранные для ее окружения — особенно книга на столе, — совершенно необычны. Но я не удивляюсь, что она завораживает любого. Такая мучительная красота, и с таким чувством передана.

— А знаете, — задумчиво сказала Мечелла, — мне кажется, будто на ее устах зарождается улыбка. Это всего лишь иллюзия, но.., будто она прочла в этой книге что-то, порадовавшее ее.

Иллюстратор Грихальва кивнул.

— Понимаю, ваша светлость. Гений Верховного иллюстратора Сарио был таков, что любой, чей портрет он написал, будто оживает в своей раме.

— Именно так! — воскликнула Мечелла. — Каждая линия, каждая тень — совершенство. Он был воистину блестящий мастер.

— Уверен, что такая похвала из уст вашей светлости доставила бы Сарио глубочайшую радость, — ответил Сарио.

ГАЛИЕРРА 1304

Этой женщине, отравившей многие годы его жизни, недостаточно того, что она постоянно вмешивалась в политику семьи до'Веррада. Нет, ей еще нужно было родить сына, безмерно увлекшегося демонстрацией собственного богатства и вместе со своей вульгарной женой перестроившего Палассо Веррада, превратив его в результате в образец безвкусицы.

Арриано Грихальва стоял в Галиерре и с отвращением смотрел по сторонам. На смену классическим линиям и ослепительным, белоснежным стенам картинной галереи пришел модный в последнее время стиль Синны: множество выкрашенных черной краской и разрисованных ядовитыми драконами стульев с тощими ножками, столики, заставленные безобразными вазами, расписанными агатовым лаком, — одним словом, восточная экзотика. А хуже всего омерзительные, кричащие обои с золотыми листьями — на их фоне терялись шедевры.

Картины тоже расположены совсем не так, как раньше. Прежде каждое значительное произведение, будь то “Договор”, “Рождение”, “Смерть” или “Бракосочетание”, имело свое собственное место; теперь же картины висят вплотную другу к другу, между ними невозможно просунуть даже ладонь, сколько ни старайся. Все это скорее напоминает кладовую, чем картинную галерею. Неужели они все ослепли? Мечелла по крайней мере дурным вкусом не отличалась. Ее сыну повезло гораздо меньше.