Роберт Говард - ТЕНЬ ЯСТРЕБА. Сага призрачных замков

Амбарщица не на много пережила Перса. В одно прекрасное утро вскоре после того, как ее возлюбленный исчез, она появилась с почти оторванным хвостом и жуткой кровавой раной на животе. Она единственная из всей команды снискала высокое звание мышелова, и, так как она никогда не избегала встреч с огромными серыми крысами, думаю, в печальной участи Амбарщицы виноваты именно они. Во всяком случае, она тоже исчезла и больше не вернулась.

Хут по-прежнему живет у меня и продолжает спать на солнышке, ленясь даже почиститься. Я даже не подозревал, что среди котов встречаются такие грязнули! После песчаной бури он представляет собой просто позорное зрелище. Вероятно, ночью он все-таки ловит мышей, но днем не проявляет энтузиазма ни в чем, кроме безделья.

Жизнь кота коротка, неистова и трагична. Он страдает и, если может, заставляет страдать других. Он примитивен и эгоистичен. Короче, это существо ужасных и неведомых возможностей, в котором выкристаллизована первородная любовь к себе, материализована вся чернота и тайна бездны. Это зеленоглазый, мускулистый, мохнатый сын Преисподней, не знающий ни света, ни сочувствия, ни мечты, ни надежды, ни красоты — ничего, кроме голода и его утоления. Но кот живет с человеком с самого Начала, и, когда будет умирать последний человек на Земле, он будет наблюдать за его агонией, а потом, скорее всего, утолит свой бездонный голод остывающим телом.

НЕВЕРОЯТНЫЙ ВАРВАР

Не принимаю вашу жизнь,

заросшую коварства тиной!

Под небом чистым вырос я среди

земли пустынной.

Но человек я, прежде чем король,

и меч поможет мне

Назначить вам расплату, псы, по

истинной цене!

В 1932 году в жизни Роберта Говарда произошло множество событий, повлиявших как на его личную жизнь, так и на его писательскую карьеру. Именно в 1932 году он написал и сумел продать свой первый рассказ про Конана — «Феникс на мече», который считается одним из лучших в этой серии. Тогда же он встретил ту единственную женщину, с которой поддерживал долгую и близкую дружбу.

Однако начало года было неудачным. После того как в течение нескольких месяцев он писал один рассказ за другим, Роберт вдруг почувствовал, что больше не может создать что-либо стоящее. Такой резкий спад творческой активности иногда случается у писателей, вызывая депрессию и даже панику. Говард написал об этом год спустя: «Несколько месяцев я не мог придумать абсолютно ничего нового, не мог написать ничего, что можно было бы продать». В конце концов он решил отвлечься от работы и в феврале 1932 года отправился на автобусе в Сан-Антонио.

Там он бродил по магазинчикам в поисках кинжалов и мечей для своей коллекции, там же познакомился с индийцем, который прожил большую часть жизни в Китае. Именно от него Роберт узнал о «чудовищных обрядах азиатов». После его рассказа о том, как десятки китайских коммунистов были обезглавлены прямо на улицах, Роберт написал Лавкрафту: «Одна только мысль о подобном зрелище вызывала у меня тошноту».

Из Сан-Антонио Говард направился дальше на юг, по направлению к долине Рио-Гранде. Путешествуя по всему краю, он доехал до Рио-Гранде сити. Город возник перед ним во всем своем величии, и Роберт снял привычную шляпу и водрузил на голову огромное черное мексиканское сомбреро. Этот головной убор был слегка великоват ему и сползал на уши, что вызывало немало насмешек в Кросс-Плэйнсе, где все носили ковбойские шляпы. Кто-то из его друзей вспоминал, что Говард в своем сомбреро был похож на гриб: — Боже мой, да его просто не было видно из-под полей!

Позже, когда в гости к Говарду приехал Клайд Смит и предложил ему доя смеха пройтись по городу в сомбреро, Боб смутился. «Все здесь и так думают, что я какой-то сумасшедший, — сказал он. — И мне совсем не хочется лишний раз подтверждать это мнение». «Поэтому, — вспоминал Смит. — Мы отправились на прогулку, нахлобучив наши обычные шляпы».

Однажды, когда Говард, знакомясь с мексиканской кухней, с наслаждением поглощал тортильи и пил испанское вино, ему в голову пришла самая замечательная в его жизни идея. Он решил написать серию фантастико-приключенческих рассказов из жизни первобытных людей (не похожих на рассказы о Кулле), для которых ему не требовалось бы использовать точные исторические факты.

На этот раз он задумал создать подробную карту и сочинить историю выдуманного им мира, прежде чем браться за сами произведения. Также Говард решил набросать в общих чертах биографию главного героя доя того, чтобы было видно, как изменяются его представления о жизни и поведение по мере того, как он становится старше.

Говард всегда с трудом придумывал подходящие имена для своих героев, поэтому часто просто слегка изменял имена исторических персонажей или географические названия. Он писал: «Если произошла какая-то катастрофа, уничтожившая существующую цивилизацию, то сохранившиеся легенды и предания про ее былое величие вполне могли превратиться в те удивительные сказки, которые дошли до нас».

То есть ему нравилось думать, что имена, употреблявшиеся в древности и в средневековье, произошли от тех, которые носили его доисторические герои. Тем самым он утверждал, что следы некоей древнейшей цивилизации были уничтожены в результате вторжения или катастрофы и сохранились лишь в мифах и легендах.

Когда Говард закончил работу над эссе под названием «Хайборийская эра», где изложил историю выдуманного им периода, он послал копию Лавкрафту. Тому не понравились придуманные Говардом имена и названия, но все же он отослал эссе издателю популярного журнала для любителей кино, спорта и светских сплетен, вложив в конверт сопроводительное письмо:

«Дорогой Уоллхейм!

Наш Боб Два Ружья говорит, что хочет предложить кое-что в твой журнал; я очень надеюсь, что ты сможешь это использовать. Это действительно великолепная вещь! Из всех, кого я знаю, у Говарда самое потрясающее чутье на трагизм „исторических“ событий. Он обладает поистине панорамным видением, охватывающим развитие и взаимодействие рас и народов на протяжении длительного периода, и его рассказы вызывают чувство неподдельного восторга. Это чувство еще более усиливают приемы, в свое время примененные Стэплдоном в его „Последних и первых людях“.

Единственный недостаток этих рассказов — неистребимое стремление автора почти без изменений использовать те имена и названия, которые фигурировали ранее в истории и вызывают по этой причине вполне определенные ассоциации. Во многих случаях он делает это намеренно — основываясь на теории, будто все знакомые нам имена дошли до нас из того самого древнего мира, о котором он пишет, — но такие предположения недопустимы, так как мы точно знаем происхождение множества исторических названий и не можем принять предложенную им этимологию слов. И я, и Хоффман Прайс пытались спорить с ним, однако без всякого результата. Единственное, что тут можно сделать, — принять предложенные им названия, смотреть на слабые места сквозь пальцы и быть чертовски благодарными за то, что у нас появился сборник древних преданий, столь сильно похожих на реальные исторические события. Без сомнения, из всех пишущих для журналов авторов Говард обладает самым живым, самым энергичным стилем; его сюжеты необыкновенно динамичны, что является признаком (хотя сам он стал бы это отрицать) истинного художника. В отличие от обыкновенных писак он вкладывает в свои произведения душу.